Сказки? Не так давно Асдис смеялась с точно таких же "сказок" о драконах, в которых отказывалась верить, и даже то, что ей, в конце концов пришлось признать свое заблуждение, похоже, ничуть не умалило ее скепсиса в отношении других, чуть менее впечатляющих порождений бездны, с которыми ей еще не довелось столкнуться. Или дело было вовсе не в ней, может, это Альдерик в свои шесть еще не успел понять, что самое страшное из рассказанных темными ночами историй, всегда оказывается правдой?
- Она не может быть тенью, - резонно заметил король без намека на улыбку. - Она же не ползает за тобой по стенам и в полдень не исчезает. Но и кроме теней в бездне полно тварей, которые могут принять человеческий облик и поживиться за твой счет. А еще ведьмы... Когда мне было столько, сколько тебе сейчас, ведьм сжигали на кострах, чтобы очистить от скверны их души.
Он остановился, больше потому что вспомнил свою старую няньку с ее сказками, совершенно жуткую женщину, которая сама как будто сама выбралась из одной из северных историй, где непослушных детей непременно пожирают, чем из-за того, что задумался, хорошую ли тему выбрал для разговора с шестилетним сыном. В конце концов, не оберегать же его вечно от истории его королевства. Тем более, сейчас это королевство, пусть не без труда, но приближалось к завещанному Творцом всепрощению, и теперь любую слишком косую, слишком рыжую или слишком красивую женщину не стали бы тащить на костер. Разве что только на виселицу, а это, как ни крути, уже совсем другое дело.
- Это, конечно, было не совсем правильно, но... Думаешь, она может быть ведьмой? Ты принц Ивреса, твое обвинение - практически приговор.
Нет, Филипп не считал, что ребенок в состоянии узнать и обличить ведьму. Тем более, не собирался устраивать в собственном доме охоту на них, из ряда тех, которыми в свое время увлекались храмовники. Но то, насколько далеко сын готов был зайти ради того, чтобы избавиться от надоевшей ему няньки, было небезынтересно. Кроме того, кто-то же должен был научить принца ощущать вес своего слова, который с годами будет лишь расти. Пока что Альдерик не слишком-то понимал его. Во всяком случае, продолжал мелочно спорить, придираясь к словам и подменяя смысл пустыми фразами, которых, скорее всего, нахватался от тех же ученых мужей, едва ли понимая их смысл. Буквально на мгновение король и сам почувствовал себя неловко, подумав, что едва ли смог бы вот так на ходу перестроить линию обороны, еще и выражаться, как надышавшийся книжной пыли монах-переписчик, но сразу же одернул себя: ему это и не нужно. Он посмотрел на останки червя, а потом, стряхнув те с колен, - на оказавшегося рядом сына.
- Это и есть их хваленая медицина? Может, тебя там научили чему-то полезному? Прижечь рану, вывих вправить? Молитвам за здравие? Оглушить человека, не убив и так, чтобы он ума не лишился? - Филипп пожал плечами, всем своим видом давая понять, что как раз этот навык считает чрезвычайно полезным, и удивлен, что ментор, обучающий принца медицине, не начал с главного. - Это помогает, когда кто-нибудь орет от боли, а фляги с обезболивающим под рукой нет.
Альдерик, конечно, заслужил наказания, но едва ли слишком строгого. Учитель у него, похоже, и в самом деле был никудышний, и если бы не произошедшая сегодня случайность, открывшая королю глаза на плачевный уровень образования, продолжал бы он забивать принцу мозги своими червями еще долгие годы. Кто бы мог подумать - организмы сравнивать! Как будто непонятно, что главное и единственно важное отличие организмов - это присутствие в одном из них бессмертной души. Ересь, и ересь оскорбительная. Филипп как раз дошел до мысли, что уже завтра назначит в университет инспектора от церкви, который тщательно проверит, как, чему и зачем учат студиозусов, когда от важных мыслей о судьбах государства его вновь отвлек голос сына. На этот раз вопросом куда более подходящим юному принцу, чем интерес к червям.
Вспоминал свои былые подвиги король всегда охотно и многословно, не слишком беспокоясь о том, что детали рассказов не всегда совпадают. Истории должны быть интересными, это их первейшая обязанность, а все остальное, право, несущественные детали. И теперь он не без удовольствия погрузился в воспоминания, оживляя в памяти давние картины, может, чуть более ярко, чем то, какими они были в оригинале.
- Это было еще до войны. Я был маршалом севера, держал самую неспокойную границу. Северяне думали, что могут к нам как домой заявляться. Ха! Мы тогда подошли к ним ночью - я и еще несколько моих людей. Пришлось оставить коней и идти тихо. И вот, представь себе: лагерь не меньше, чем на сотню вооруженных воинов - наверняка разведка боем - и всего трое часовых. Вот что значит застать врасплох. Ни один из них не вернулся. Я тогда, правда, поймал заговоренную стрелу прямо вот сюда, - Филипп выразительнотхлопнул себя по правому бедру. - Чертовы северяне не гнушались черным колдовством.
Он невольно перекрестил пальцы в жесте, который должен был охранить его от упомянутого колдовства. Простонародное суеверие, конечно, наверно, королю следовало изжить эту привычку, лучше всего, вместе с застаревшим страхом, но, засев в сердце с тех самых времен, когда с северной магией приходилось сталкиваться едва ли не ежедневно, тот сидел на удивление упрямо, и даже крушение Вальдалена - очевидное проявление благосклонности Единого к избранному им народу - не смогло извлечь его оттуда. Филипп боялся. Постыдно, быть может, боялся, но этот плохо объяснимый страх он переживал куда проще, чем другой, который ему приходилось испытывать. Страх за тех, кто был ему дорог, тот самый, который тогда давно не дал ему повернуть назад, остановить бойню, не дать погибнуть всем тем людям, которые и представления не имели, для чего на самом деле их отправили на верную смерть.
Филипп вдруг понял, что замолчал как-то слишком уж надолго, и так и не ответил на вопрос сына, который тот задавал с детской непосредственностью генерала, бросающего в камин полки деревянных солдатиков и точно знающего, что новых он получит по первому же требованию.
- Всегда приходится ставить что-то на кон ради достойной цели. Мы принесли северу мир и истинную веру, а тем, кому довелось погибнуть, Создатель воздаст сторицей в Рассветных Садах. Помни об этом, и не забывай девиз, начертанный на нашем гербе. Ну, помнишь его?
Интерес Альдерика однако же распространялся не только на философские вопросы. Вполне конкретная рапира, к удовольствию Филиппа, тоже показалась ему вполне достойной внимания. Настолько, что принц, потянувшись за клинком, напрочь забыл, что еще пару минут назад старательно прятал разорванный на локте рукав дублета. Король хмыкнул со всем доступным ему скепсисом.
- А твой наставник по бою с мечами, когда говорит так, помнит, что сражаться иногда приходится в самом неподходящем месте? Он должее учить тебя ориентироваться в любом. А тот, который с червями, лучше бы рассказал тебе, что делать с боевыми ранениями. Ну-ка, покажи локоть. Это след острых клыков безжалостного червяка?
Король перехватил руку сына, чтобы взглянуть на царапину, покачал головой, вручил Альдерику рапиру, с которой тому пришлось бы долго возиться, чтобы поранить себя ею. Затем поднялся со стула, пересек кабинет, а вернулся уже с бутылкой пятнадцатилетнего монгайярского коньяка. Если учителя не понимают, чему должны учить, значит, за дело возмется тот, кто понимает. Филипп был уверен, что любой хороший отец именно так и поступил бы, и, видит бог, он, в меру своих сил и разумения, старался быть хорошим отцом каждому из своих детей.
- Держи. Этим надо промыть рану. И при этом не реветь.