С чужих слов
Каждый плетёт верёвку для своей шеи, выбирая цвет, который ему к лицу.
1 октября 1535 года ● Где-то в Кастийоне ● Филипп и Анна
Иногда короли выражают желание подумать вслух.
Лучший эпизод. АЛОЙ ЛЕНТОЙ НОЧНЫХ КОСТРОВ |
Жанр: псевдоистория, фэнтези. Рейтинг: 18+ Рыцари, торговцы индульгенциями и крыса на палочке как деликатес. < основной сюжет > |
Ratio regum |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Ratio regum » #Часть третья. «Между небом и землей» » С чужих слов [01.10.1535]
С чужих слов
Каждый плетёт верёвку для своей шеи, выбирая цвет, который ему к лицу.
1 октября 1535 года ● Где-то в Кастийоне ● Филипп и Анна
Иногда короли выражают желание подумать вслух.
Заговоры... Начиная свой путь к трону с заговора, стоило ли надеяться, что Создатель будет достаточно милосерден, чтобы не вернуть ему то же сторицей? Филипп знал, что рано или поздно ему придется пройти через это, и, быть может, не один раз, и молил лишь о том, чтобы получить удар не от кого-то из своей же семьи. Нет, скорее всего и это он пережил бы, прижег бы язву на теле королевского дома и забыл бы о ней, или попытался бы забыть. И все же, это было худшим из того, что можно себе вообразить. Предательство же со стороны церкви было неприятным, крайне несвоевременным, но все же отчасти ожидаемым. Наверно, поэтому Филиппу хватило дня, чтобы принять его как данность и, заставив себя отложить мысли о мгновенной расправе, начать думать трезво и холодно, насколько это вообще было возможно. Увы, далеко эти мысли не зашли, упираясь в ту же самую стену, которая маячила на горизонте еще во время разговора с дочерью маршала: он не знал, кому из фигурантов может доверять, и догадки были всего лишь догадками, не основанными ни на чем, кроме собственной интуиции, которая, по правде говоря, королю служила не слишком-то хорошо. Ему необходим был совет того, кто лучше, чем он сам, разбирался в хитросплетениях заговоров и видел насквозь лживые улыбки и лживые же заверения в преданности короне. Пятнадцать лет назад он направился бы прямиком к крестному, но за пятнадцать лет изменилось многое. И, быть может, важнейшей переменой было вовсе не то, что Сильвестр давно покинул этот мир.
В кастийонском замке уже давно никого не удивляло то, что покои Ее Величества обыкновенно пустуют, а королева проводит вечера и ночи в покоях короля. Сегодня Асдис вновь была здесь, но разговор на этот раз касался не особенностей очередного турнира или списка приглашенных на день рождения одного из наследников. Филипп огорошил супругу новостью о заговоре едва ли не с порога, так и не научившись аккуратно подводить разговор к неприятным новостям. Вкратце пересказал разговор с Полин Шадюри, одновременно охватывая его новым взглядом, без оглядки на несущественные детали и фокусируясь на том, что теперь казалось важным и... вновь не приходя к необходимым ему ответам.
Королевские покои были просторными, и все же он успел пересечь их от окна к камину, в котором по случаю первых прохладных ночей вовсю трещал огонь, не менее дюжины раз, хотя и пытался одергивать себя время от времени, зная, что Асдис не любит лишней суеты. Привычка и беспокойство все равно брали свое, заставляли срываться с места, позволяя задержаться лишь на несколько мгновений, чтобы, остановившись рядом с женой, пропустить сквозь пальцы прядь распущенных к ночи волос, отливающую светлым золотом в отсветах огня. Ненадолго вернуть себе крупицу спокойствия, чтобы тут же вновь потерять ее, вернувшись к размышлениям.
- Я хочу знать, что думаешь ты, - наконец закончив рассказ, проговорил Филипп. - С какой стороны ждать удара. Да и ждать ли. Можно предупредить, обезглавив этот заговор сейчас, но зная, что однажды он непременно отрастит себе новую голову. И скорее раньше, чем позже.
— Ты же знаешь, у меня сложные отношения с Туреттом, — королева повела плечом, стараясь в этом жесте уложить все, что было скрыто под этим «сложные отношения»: страсть архиепископа к деньгам, которую Асдис одобрить в таком виде не могла, стремление к власти, скрытую за вежливыми улыбками и осторожными формулировками ее ненависть к магии. Они с отцом Онфруа который год соблюдали вооруженный нейтралитет — он, как коршун, пытался следить за ней, чтобы быть готовым высказать все, что ему не нравится в поведении Ее Величества, если только ему предоставится такая возможность, она — намеренно игнорировала его, как духовника, предпочитая Климента или Гиойма и даже не пытаясь свое пренебрежение как-то скрыть. Она была слишком стара для игр, а вот Онфруа, казалось, находил в них какую-то особенную прелесть, которой королева не видела. Но способен ли он был не просто на заговор, а на заговор вот так легко раскрытый молоденькой фрейлиной? Разве не хватило бы ему ума...
Асдис поморщилась и подошла к мужу, чтобы взять его за руки.
— Я ему не доверяю, — она вздохнула, но мысль на этом не закончила. — Но Луизе Шадюри я доверяю едва ли больше. Она всегда стремилась получить больше власти, во всем. Власть в семье — Леонар, еще когда мы были молодыми, часто рассказывал, что стоило ей постричься в монахини, как к ее мнению стали прислушиваться едва ли не больше, чем к его собственному. В обители святой Бригитты — ты ведь знаешь, что она целенаправленно шла к роли настоятельницы и теперь наслаждается этим, учиняя свои порядки и заставляя девушек не только учиться послушанию, но и защищать монастырь. Женские караулы, какие-то внутренние карательные органы... Если бы ей дали шанс возродить вальдаленских дев копья, не сомневаюсь, она бы вцепилась в него зубами. Даже в мелочах — она добилась полной и безраздельной власти над умами своих послушниц. Так, что только ее мнение для них истинно. И отучила их думать своей головой.
Королева напомнила свой кубок вином и промочила пересохшее горло. Туретт, по ее словам, хотел обрезать ветви, но.... Он никогда не был увлечен садом, и даже подобные метафоры от него звучали, как казалось Асдис, довольно редко. С другой стороны, это все так похоже на его желание.
— Если Туретт ей чем-то помешал, а к власти женщин в монастырях он всегда относился пренебрежительно, как мне кажется, она могла это затеять и сама. Но... — Асдис чуть наклонила кубок, разглядывая искрящуюся в бокале жидкость — сколько же крови может быть пролито во время этого заговора? — и снова подняла взгляд на мужа. — Но я не могу сказать, что Онфруа так поступать бы не стал. Хотя привлекать сестру маршала и его дочь мне и кажется не слишком дальновидным.
Было еще кое-то. Что-то, говорить о чем королеве, пожалуй, может быть и не хотелось бы, но оно маячило фоном, буквально требуя упоминания. Полин Шадюри была обижена на собственных родителей, считая их выбор, в общем-то не редкий для Ивреса, отправить ее в монастырь — ошибкой. Возможно, не только на родителей, но и на нее саму, не готовую ее в ее страданиях поддержать. А теперь еще и Ренье.
— Ты знал, что Полин и Ренье связывают некоторые весьма неоднозначные отношения? — Асдис пожевала губы. — И что обеты он решил принять, несмотря на это? Я боюсь, что такой расклад мог, понимаешь, обидеть любую женщину. И это кроме того, что я в принципе против того, чтобы использовать девочку в качестве приманки. Боюсь, в какой-то момент ей может снова стать себя жаль.
И тогда весь план развалится, снова оставляя двух действующих лиц, ни одному из которых Ее ивресское Величество своих тайн бы не доверила.
Асдис устало уткнулась в плечо Филиппа, собираясь с мыслями. На этот раз она была плохим помощником — просто потому, что, может быть, впервые за много лет, не знала, как поступить правильно.
— Что ты думаешь сам? Хочешь найти истину или освободить место архиепископа?
Асдис говорила, фактически озвучивая его собственные мысли, и Филиппу оставалось лишь изредка кивать в знак согласия с ее словами. Если он когда-то и удивлялся совпадениям, то давно перестал, очень быстро привыкнув к мысли о том, что они не случайны, что он не ошибся, когда однажды пошел на поводу своих чувств и увенчал короной Ивреса голову северной принцессы. И двадцать пять лет, год за годом все больше утверждали эту мысль. Она доверяла Луизе Шадюри не больше, чем архиепископу. Он доверял архиепископу не больше, чем Луизе Шадюри. И все же надо было делать выбор, не доверяя никому из них, и не стать при этом орудием в чьих-то руках или, хуже того, глупым зайцем, добровольно бегущим в силки. Каждый из них любил власть и стремился к ней, но то же самое Филипп мог сказать и про себя. И теперь важно было не упустить власть из собственных рук. Все это странным образом замыкалось в порочный круг, и король вновь и вновь шел по одной и той же колее мыслей, вновь и вновь обдумывая одни и те же идеи и не приходя к новым выводам. На этом скорбном пути его заставил споткнуться лишь вопрос, прозвучавший совершенно неожиданно в этом разговоре.
- Неоднозначные?
У принцев и принцесс всегда было немало друзей, и дети маршала Шадюри тоже были в их кругу. Пожалуй, его дочь была одной из тех, кого принцессы могли назвать близкой подругой, да и Ренье с Раймоном не без удовольствия составляли им компанию в играх, учебе или позже в более взрослых развлечениях. Наверно, такие отношения и в самом деле можно было бы назвать неоднозначными, но Асдис, конечно, не имела в виду трогательную детскую дружбу. Филипп встретил ее взгляд, но его собственный при этом едва ли выражал ужас от так и не произнесенного или даже осуждение. Принять постриг было не самым лучшим способом бежать от неоднозначных отношений, чем бы они ни были, и их результатов, но все же люди продолжали пользоваться им веками. Если Ренье необдуманно пополнил их ряды, значит, отношения эти так или иначе, шли ему и стране на пользу. Быть может, узнай Филипп об этих отношениях от самого сына, все было бы сложнее, но сейчас в том, чтобы использовать дочь маршала, которая, к тому же, добровольно готова была рискнуть, он не видел никакой проблемы. Разве что одну: Полин Шадюри была архиепископу неинтересна.
- Если бы я мог сделать ее приманкой, я бы сделал это не задумываясь. Но она - лишь посредник, лишь повод, его приманка - возможность осуществить его план.
А это значило, приманкой мог стать любой из них, во всяком случае, теперь, когда этот план был скрыт туманом недомолвок и неопределенных метафор. Филипп рассеянно вел пальцами по лбу королевы, по ее щеке к подбородку. Мало с кем он позволял себе говорить прямо и без прикрас, но из тех людей, с кем он мог быть откровенен, Асдис была первой. С ней наедине он не пытался казаться лучше, чем был на самом деле, но, странное дело, так или иначе менялся в лучшую сторону, перенимая от нее многое, чего ему не хватало. А она, в свою очередь, похоже многое перенимала от него, например привычку рваться вперед, невзирая на опасности и препятствия. Обе предположительные цели были где-то на два шага впереди того, чего хотел Филипп, узнав о заговоре. Он усмехнулся, хотя смешного во всем этом было мало.
- Защитить вас, - все было так просто и одновременно почти невозможно. Защитить, одновременно подставляя под удар. Или уберечь, сразу же заговор утопив заговор в крови, но тем самым просто откладывая решение проблемы, возможно, на то время, когда решить ее сам он уже не сможет. Увы, при всех его достоинствах, Филипп Анри не казался человеком, готовым столкнуться с расколом на первых же порах. - Не позволить никому посягнуть на единство церкви и короны. Научить Фелпьена. Найти истину и... Нет, спешить с местом архиепископа не обязательно, хотя мне и было бы спокойнее, если бы в этом сане оказался человек, которому я могу доверять.
Королева покачала головой. Ситуация не была патовой, но была неожиданно сложна в своем многообразии вариантов. Кого они могли обвинить? Кто был виновен на самом деле? Эта шахматная партия на двоих с неизвестным противником, когда, в сущности, нельзя было даже разглядеть его ходы, порядком раздражала. Перед глазами вставал склонившийся над доской отец, сжимающий пальцами фигурку из слоновой кости и задумчиво водящий рукой над клетками. Он говорил: «Любая война — это шахматная партия. И любая шахматная партия — это война», — и делал ход, чтобы уже через несколько минут ее раздумий поставить мат. Был ли возможный заговор маленькой войной? Определенно, да. А на войне были хороши все средства, но и думать надо было обо всем.
— И все же, я бы не стала ее использовать. Обиженная женщина плоха и просто в качестве посредника, а уж в том, что она обижена, можешь даже не сомневаться. Надо будет поговорить с Гвен о том, что девочке, кажется, давно пора замуж. Пока она не спуталась с очередным принцем.
А очередной принц не спутался с ней. Полин Шадюри выбирала то, что нельзя. Обрученного Анри, Ренье, готового пойти по пути веры. Выбирала, и неизменно ошибалась, виня в этих ошибках кого угодно, кроме себя самой. Впрочем, ее сыновья тоже были хороши. Знакома ли им была любовь? Королеве давно казалось, что скорее нет — так легко они играли с чужими чувствами, а сами, казалось, делая выбор, не испытывали ничего. Неужели вся любовь, им отведенная, досталась им с Филиппом? Или и он, — королева внимательно вгляделась в лицо мужа, — точно также на самом деле не умел любить? Нет. Чушь, конечно, умел, и любил, но умения этого младшим Ришкурам ни он, ни она, передать по всей видимости не смогли.
Асдис встала на носочки и потерлась щекой о колючую щеку своего короля. Защитить их. Беда была в том, что защитить детей от самих себя могло оказаться трудным. Но разве они боялись препятствий?
— Если эту кашу заварила Луиза, то она вряд ли надеется добиться большего, чем укрепления своей власти. Разве что ей предложила что-то еще третья сторона. Но, тем не менее...
Королева сделала паузу, на несколько секунд задумываясь и сверяясь с собственными ощущениями.
— Она менее опасна, пожалуй. Можно попробовать использовать ее и дурную славу храмовников, которая должна стать еще хуже, против архиепископа. Попытаться убрать и орден, и его в один ход. Но еще спустя несколько надо будет вернуться к Луизе. Монастырь показывает отнюдь не лучшие результаты в воспитании отправленных туда девушек. Она не справляется, но мнит себя вершителем судеб.
И в самом деле, принцы были как-то на удивление неравнодушны к дочери северного маршала. Та, вне всяких сомнений, была красива, но мало ли при дворе красивых? Быть может, все дело в том, что и дочь маршала была неравнодушна к ним? По-настоящему, а не ради тщеславного желания однажды примерить корону. И если так, то брак станет не более, чем досадной неприятностью, но не серьезным препятствием. И наказанием для новоиспеченного супруга. Уж кто, а Филипп знал об это не понаслышке.
- Если женщина хочет путаться с принцами, муж, кем бы он ни был, ей не помешает. Впрочем, как сочтешь нужным.
Слава Создателю, от короля не ждали устройства браков его подданных, и это развлечение Филипп мог со спокойным сердцем передать в руки супруги, ну и ее гофмейстерины, разумеется, не сомневаясь, что с этим они справятся отлично, и не желая забивать себе голову этими вопросами. Да и будь даже у него желание заняться еще и этим, это попросту было не в его силах. Только Единый может держать в руках все нити, людям приходится действовать сообща, передавая часть задач и доверяя, доверяя... Даже если из двух зол приходилось выбирать меньшее. Формально оставаясь главой церкви Ивреса, Филипп имел не слишком много отношения к решениям, которые принимались епископами, и, то и дело обдумывая слова Франциска о том, что тот руководит ими еще и фактически, даже теперь, спустя несколько месяцев после разговора, приходил к выводу, что ардонский кесарь слегка преувеличивает свои заслуги. Или кто-то заставил его преувеличивать эти самые заслуги, чтобы ослепленный гордыней, тот не мешался в управление церковными делами. Каждый укреплял свою власть так, как мог.
- Власть Луизы Шадюри, какой бы абсолютной она ни была, едва ли простирается дальше стен обители. Если она собирается использовать эту власть для того, чтобы убрать с дороги Туррета - пусть и не самым честным образом - она использует ее во благо, разве не так?
Все это чересчур походило на спутанную нить: он должен был использовать Луизу, Луиза в свою очередь использовала племянницу, которую в то же время пытался втянуть в свою игру Туррет. Филипп не без труда подавил вздох. Кто бы знал, как он хотел бы сейчас забыть обо всем этом и поддаться магии прикосновений Асдис, ее рук, ее волос, ее тела, ее голоса. Но голос этот озвучивал вещи самые разумные, требующие внимания и сосредоточенности. Требующие ответов, в то время, как разум пытался спастись бегством, и, вслед за ладонями скользнуть по ее шее к плечам. Филипп заставил себя сконцентрироваться и, пока пальцы привычно распутывали ленты на ночном платье - ах, если бы любая путаница была такой же простой и приятной - вернуться к тому, от чего хотелось отделаться поскорее, согласившись со всем на свете.
- И все же, как ты говорила, владеет умами и сердцами как сестер, так и воспитанниц. Лишить их духовной матери - значит настроить против себя. Думаешь, оно того стоит?
Вы здесь » Ratio regum » #Часть третья. «Между небом и землей» » С чужих слов [01.10.1535]