Был в Ивресе по крайней мере еще один человек, разговор с которым Ренье не стал откладывать. Полин узнала о том, что он уходит в церковь и принимает обеты на следующий день после королевы. Разговор, к счастью, но, впрочем, ожидаемо, вышел достаточно спокойным. Ведь фрейлина Ее Величества знала, что рано или поздно это случится, а потому признание принца не стало для нее большой неожиданностью. Другое дело, что, наверное, они оба полагали, что у них будет больше времени.
Даже сам Ренье в какой-то момент задумался о том, так ли ему важна карьера в церкви. Можно было прислушаться к матери и жениться, обзавестись семьей. Королева была бы рада, король не стал бы осуждать, Полин, вероятно, ответила бы согласием. Но размышления так и остались размышлениями. В душе так ничего и не екнуло, подсказывая, что это правильный выбор. В отличие от разворачивающихся событий в виде войн и активизации храмовников. Когда Ренье подумал о том, что он может и должен помочь и что, пожалуй, время пришло - екнуло.
Он не врал самому себе и знал, что Полин тоже понимает: он не жалеет о принятом решении сейчас и вряд ли пожалеет когда-нибудь потом. И, если бы пришлось выбирать снова, он вновь выбрал бы уход в церковь. Однако забывать о том, что между ними было и есть, Ренье не собирался. Ему было жаль, что у них получилось так мало времени на двоих. Но в то же время он был рад, что им с Полин вообще удалось это пережить. Оставалось надеяться, что и девушка не жалеет и не проклинает его за такой выбор.
До принятия обетов оставались сутки. Ренье знал, что, непосредственно перед церемонией, у него просто не будет возможности провести время с Полин так, чтобы не забыть этого больше никогда. Не будет времени, чтобы попрощаться спокойно. Уважительно. Тепло. Правильно. Поэтому принц пригласил Шадюри к себе сегодня вечером. И, получив согласие, был рад и немного взволнован, меряя шагами комнату в ожидании.
Сегодня здесь был накрыт ужин на двоих, вино уже немного подышало и только и ждало быть разлитым по кубкам. Окна Ренье закрыл, потому что снаружи становилось холодно, а вот камин уже разгорелся, и пламя весело трещало, даря тепло. Принц уже заложил очередной вираж по комнате, начиная нервничать из-за отсутствия девушки, когда дверь, наконец, открылась. Мужчина замер, с надеждой посмотрев в сторону дверного проема, и ощутил, как разом успокаивается. Пришла.
- Полли... я уже начал переживать. Все в порядке? - Ренье привычно мягко улыбнулся и шагнул к девушке, беря ее руки в свои и касаясь их губами.

Мужчина нахмурился, чувствуя, как зарождающаяся радость встречи тает, словно дым. Ренье довел фрейлину до кресла и через пару секунд протянул ей кубок с вином. Нет, он, конечно, не был глуп и понимал, что об их связи с Полин знают. Он даже не пытался слишком скрывать свое отношение. Просто больше не оставался с Шадюри наедине вот так, как сейчас. При этом он ощущал всю степень своей ответственности за произошедшее в Ардоне и не собирался так просто отмахиваться от этого.
Скажем, если бы Полин забеременела, Ренье не стал бы отворачиваться от ребенка и спокойно женился бы на девушке, несомненно, до или после приказа родителей. Но, к счастью, все обошлось, хотя о последствиях забывать все равно не приходилось. Ренье знал, что матушка устроит судьбу Полин так, чтобы она не знала проблем, только вот так же знал и то, что самой Полин это не нужно. Он хотел обсудить с ней это, но единственная попытка провалилась под резкой реакцией девушки. Так что принц тему больше не поднимал.
И все же, несмотря на понимание и знание, Ренье лелеял надежду расстаться с Полин так, как хотел он сам. Сейчас он эту надежду утратил, но винить в этом девушку, конечно, не мог. Более того, именно теперь он увидел в глазах юной Шадюри жажду свободы. Свободы от него и... от всего. И вдруг он отчетливо понял, что ничего не может с этим сделать: Полин слишком самостоятельна, чтобы пойти на поводу у принца.
- Ты не останешься даже на ужин? - уточнил мужчина негромко, но возле губ залегли складки отнюдь не от улыбки. Он тоже взял в руку кубок с вином, выпивая его, словно сок, и наливая новую порцию. Ренье хотел сесть напротив, но затем ощутил, что не усидит на месте, поэтому остался стоять.
- Что ты будешь делать? После того, как я дам обеты? - все-таки спросил пока еще принц, посмотрев на Полин прямо и внимательно, ощущая, как на сердце появляется тяжелый груз неясного происхождения, заставляя снова задуматься, пока не поздно, верный ли он сделал выбор.

Мужчина вздохнул и все-таки сел напротив Шадюри, не отводя от нее хмурого взгляда. Что он мог еще сказать или спросить? Она уже ответила. Ни уберечь ее от опасности, ни просить не лезть в политику... бесполезно. Как бесполезно просить ее не принимать постриг. Интересно, согласится ли отец?
И будем мы как Ромуальд и Юлианна... Ох, Создатель, плохая шутка...
- Я не знаю, согласится ли отец... Но, если согласится, главное, чтобы тебе был по сердцу твой выбор. Ты же знаешь, я сам готов всегда помочь тебе, поддержать и выслушать... - Ренье сделал крупный глоток и отставил кубок, потерев глаза. А ведь он так надеялся, что все будет легче! Ну, хорошо, не легче - но хотя бы спокойнее. Или, наоборот, эмоциональные. Ровность разговора и спокойная осязаемость происходящего казалась слишком... слишком неправильной в этот вечер. Но принц ничего не мог с этим сделать. Полин сама выбирала, как ей быть. И если она не готова была по каким-то причинам принять то, что он хотел ей предложить, заставлять ее Ренье был не в праве.
- Пообещай мне только... не пропадать. Я хочу всегда быть в курсе, как ты, - попросил мужчина, снова посмотрев фрейлине в глаза. Не думал он, что ему будет так тяжело сейчас просто говорить с ней. Хотелось выразить свои чувства жестами, прикосновениями. Но это, похоже, так и останется мечтой. Что ж, похоже, вместе с обетами Ренье берет с собой из мирской жизни воспоминание, которое останется с ним навсегда.
- Тебя будут искать... - заметил он наконец, снова поднимаясь из кресла и посмотрев на накрытый ужин. Мелькнула мысль-насмешка затащить к себе какую-нибудь служанку, чтобы насладиться женским телом всласть, но Ренье отмел эту мысль. Не сегодня. Не тогда, когда он хотел видеть в своих руках Полин.