[indent] Старые подземелья, так напоминающие те, по которым они с братом бегали в детстве, воображая себя то грабителями, то захватчиками, то бесстрашными защитниками собственного замка, разговор на отвлечённые темы – Лукас почти поверил в то, что всё обойдётся. Они пройдут по замковому лабиринту, быть может удастся миновать засаду, проскользнув у гвардейцев за спинами, и никого не застанут. Не совсем же королева лишена стремления выжить, не должна она находиться в замке до последнего, ей давно пора мчаться… куда-нибудь, лишь бы подальше от опьяневших от крови и победы врагов, захватывающих столицу.
Это было бы идеально, а то Эдер наверняка уже поседел на всю голову – давно в зеркало не смотрелся – не до того, сопровождая короля с его извечной манерой быть везде первым и непременно рисковать собственной головой. На которую нужно ведь одеть корону, здесь в столице, при всём честном народе. Лукас вполне отчётливо представлял себе эту картину, так что она непременно должна, просто обязана сбыться.
Поэтому, когда они оказались именно там, куда Алистер и указывал, вышли в тюремные коридоры, Лукас был чертовски удивлён, увидев в свете факелов приличное скопление народа. Осознав, что здесь присутствует и королева с младшей из принцесс, Эдер чуть не застонал от разочарования в голос, даже проигнорировав тот факт, что они выскочили на превосходящее количество противника, а это смертельно опасно. Снова.
Если до этого момента герцог, которому быстро напомнили, что для некоторых он так и остаётся графом, относился к Августе весьма нейтрально, а что у него могло быть личного – приязни или нет, к супруге короля, с чего бы, то сейчас он стоявшую перед ним женщину просто ненавидел.
За то, что медлила, за подлость, с которой прикрывалась юной падчерицей, за ситуацию, в которой оказался сейчас Лукас, в конце-то концов! Понятное дело, что уж в этом никто не виноват, кроме него самого,  но обвинять других всегда проще и легче, особенно, когда отчаянно не хочется умирать.
Предложение сдаться было чистым сотрясением воздуха – Лукас даже не подумал ответить, лишь криво усмехнулся.
В вопросе сохранения жизни своим детям он не верил никому, кроме нескольких близких людей весьма далёких от высших мира сего и далёких от политики, как от небесного свода. Но предложить сохранить их жизни, откровенно солгав было подло даже для Штрауфена. Впрочем, после всего, что довелось увидеть во время сражений, а особенно после них, уже ничего не удивляло.
- Нет, ваше величество, - голос Эдера, в отличии от бешено крутящегося хоровода мыслей, был спокоен, - на столько каламбурами я не увлекаюсь.
Речи о сдачи не было – слова произносились, чтобы одной стороне дать время женщинам уйти, не замарав юбки кровью, другой – собраться с духом, чтобы принять бой вдвоём против десятерых.
Алистер прервал диалог первым – молот проломил шлем с таким звуком, что Эдер поморщился, но зато хруст напомнил о предмете, который герцог прихватил скорее на удачу, чем рассчитывая воспользоваться всерьёз.
Отступая назад, Лукас шарил по поясу, правой отбивая атаки гвардейца, пока не нашел рог, поднёс ко рту и изо всех сил дунул. Предмет обладал странными свойствами и что получится никто не гарантировал, но лучше любая помощь, чем совсем ничего.
неожиданно гулкое эхо оттолкнулось от стен коридора, преломилось, разбежавшись по камерам-отсекам и затерялось где-то в глубине, оставив Лукаса недоумевать: сработало, или нет?
Вот меч гвардейца, норовящий разрубить Эдеру туловище, никаких сомнений не вызывал, и герцог, отклонившись назад, пропуская выпад, нанёс ответный рубящий удар.

Отредактировано Lukas Eder (2019-06-06 23:07:07)

Жизнь камней не похожа на человеческую. Камням нет дела до мгновений, которые люди называют своей жизнью. Камни непоколебимы, камни не меняются, камни помнят все, во всяком случае, все то, что достойно памяти. Алистер не знал, запомнят ли камни Айнрехта его, если он проиграет. Не знал, заметят ли они недорогие перемены, если он победит, и трон опять займут Фельсенберги. Но камни сами разрешили его сомнения.
Звука рога он так и не услышал - наверно, был слишком увлечен боем, а может, звук этот тут же растворился в старых стенах, становясь их частью, такой же неотъемлемой, как каждый из камней и как надёжно скрепляющее их время. Но слышать было и ни к чему - главное, что услышал сам замок. Услышал, и проснулся. А впрочем нет, замок никогда не спал, но теперь он оглянулся, оценил обстановку и неожиданно, быть может даже для него самого, решил, что ему есть дело до того, что творится в его стенах. Под ногой одного из гвардейцев встала дыбом плита, заставляя его сделать несколько шагов назад и попасть под меч своего же сослуживца, ослепленного облаком мельчайшей каменной крошки, которую замок швырнул ему в глаза со сводов подземелья. Замок спешил на помощь, жертвуя собой, не думая о том, что его гибель будет означать не только для врагов, но и для тех, кому он рвался помочь. Фельсенберг сжал зубы и положил наступать, себе тоже думать запретив. Это его дом. Это ему помогают стены. Оставалось лишь надеяться на то, что и герцогу хватит сил видеть перед собой цель, а не препятствия, которых, благодаря вмешательству Айнрехта, с каждым мгновением становилось все меньше.
- Эдер, остановите женщин!
Быть может, замок справился бы и с этим, но если герцог хотел быть уверен в том, что дочь Манхайма останется в живых, самое время было позаботиться об этом самому.
Штрауфен был опытным бойцом, несомненно, и все же последняя настоящая война в его жизни закончилась пятнадцать лет назад. Опыт Алистера был куда менее впечатляющим, как и его подготовка, но зато его не приходилось извлекать из-под завалов памяти и сдувать с него многолетнюю пыль. Этот противник был ничем не лучше других, тех, что совсем недавно завалили своими телами берега Виборы. И именно оттуда, из того самого боя, в котором он вообще не должен был оказаться, Фельсенберг вынес важный урок: сначала бей, размышлять можно и потом. Или вообще не размышлять, позволяя событиям течь мимо так, как река течет мимо ставшего на ее пути утеса. Иногда это единственный способ обмануть не только смерть, но и безумие.
Штрауфен размышлял - Алистер, конечно, не мог прочесть его мысли, но их тени то и дело мелькали на его лице. Пытался ли он просчитать отступление, размышлял ли о том, как сможет воспользоваться победой, вспоминал ли приемы боя против соперника, вооруженного не мечом, или, может, и в самом деле возвращался в то далекое прошлое, которое, как будто в насмешку, повторялось, только монета развернулась теперь обратной своей стороной? Так или иначе, он думал, и это отнимало у него секунды, взамен даря лишь сомнения. Первый удар стоил Штрауфену оружия - и правой руки, по которой он пришелся. Маршал выплюнул какое-то проклятие и отшатнулся, но сдаваться не собирался - тут же подхватил левой один из мечей, не нужных теперь его людям. Правильно - иного Алистер бы ему не простил. Не теряя силу замаха, он развернулся всем корпусом, опасно открываясь, но вкладывая во второй удар, направленный в голову противника, всю силу, чтобы закончить с этим побыстрее.