Алые ленты мешались с красными всполохами костров и с пролитой кровью, чего было больше - не понять, да Алистер и не пытался. Пока он видел впереди то, за чем пришел, все остальное, по большому счету, не имело никакого значения, оставаясь просто ценой, а торговаться он никогда не умел. Айнрехт открыл им ворота, и это могло значить лишь одно: люди помнили Фельсенбергов и хотели их возвращения. И не хотели резни, такой, как устроил им при захвате ублюдок. За это их нельзя было винить, и он обещал себе, что сделает все возможное для того, чтобы увидев на башнях алые флаги, они не вспоминали этот день как тот, который омыли их собственной кровью. Нет, это будет только кровь предателей.
Он выслал Штрауфену ультиматум. Он требовал покинуть стены замка, принадлежавшего Фельсенбергам по праву крови. Он рвал и метал, понимая, что не может приложить к письму голову Манхайма, но отчасти именно поэтому отправил его в Лейнингем - чтобы не убить слишком рано. Он обещал правосудие и милосердие. Ультиматум, разумеется, проигнорировали, но Алистер и не думал, что будет иначе. Штрауфен, в отличие от него самого, не хотел ни милосердия, ни правосудия - он хотел крови. Что же, Алистер готов был утопить его в крови - его собственной, его людей, его семьи, когда удастся добраться до нее. Если бы не Иврес, занявший северо-запад, он, быть может, начал именно с этого: привез бы сюда всех, кто мог быть ему дорог, чтобы на глазах у изменника посадить их на пороховые бочки и поджечь фитиль. Невозможность сделать это одновременно заставляла руки дрожать от едва сдерживаемой ярости и странным образом успокаивала: всему свое время. А в том, что оно придет, Фельсенберг не сомневался. Так пришло время ему однажды надеть корону. Так пришло время разбить войска ублюдка на Виборе. Так пришло время вновь переступить порог этого замка - родного дома. С собой в этот поход он брал только тех, в ком был полностью уверен. Здесь не хватало разве что Раймара, но для него тоже пришло время - проявить себя полководцем на поле боя.
- Варево от лучших из аллионской гильдии. Не лантаронское вино, но для здоровья полезнее.
Алистер вытащил из сумки несколько флаконов и вручил каждому из спутников. Кто знал, где им придется разделиться, кто знал, где и кого из них ждет опасность: каждому их них лучше было быть готовым к неожиданностям. И желательно не просто выжить, а еще и быть полезными. Себе он тоже оставил флакон, искренне надеясь, что одного хватит - в конце концов, он ведь смог как-то выжить даже там, на Виборе - и на всякий случай, откупоривая и выпивая содержимое еще из одного флакона. Ну, за удачу.
- Мы должны найти его жену, - пожалуй, никому не надо было объяснять, чью, и Алистер лишь надеялся, что ни одному из присутствующих не придет в голову при нем называть эту женщину королевой, - и дочерей, если они все еще здесь. Это последняя опасность, которую могут представлять Манхаймы. Для всего Ардона.
Перехватив молот, он вдруг задумался, сможет ли без лишних сомнений просто размозжить голову одной из этих женщин. Раньше этот вопрос почему-то в голову не приходил, да и сейчас задержался в ней ненадолго. Знал, что сможет. Не потому что решение проблемы требовало жертв - потому что они не были жертвами, они и были самой проблемой. В особенности, Августа Веттринген. Пусть она потеряла ребенка - разве сложно найти нового или даже вновь зачать? Однажды она могла вернуться и вернуться якобы с наследником узурпатора, чтобы начать все вновь, а этого невозможно было допустить.
- По коридорам им не уйти, заметят. Но в замке есть тайные ходы, о которых они наверняка знают. С них и начнем.
Идти по узким коридорам в полном доспехе было бы, хоть и безопасно, но не слишком удобно, и вновь Алистер предпочел легкий кожаный, оставив себе только странного и устрашающего вида шлем, больше потому, что за время решающей битвы успел поверить в то, что он приносит удачу. Из оружия же, кроме молота, взял лишь пуффер и короткий кинжал, считая, что главное его оружие - тысячные армии - сейчас успешно действует независимо от его воли.
Факел отбрасывал неровные тени на старые стены, то и дело вырывая из темноты залежи пыли и паутину. Что-то во всем этом было не так, но что именно, Алистер не улавливал, увлеченный своей задачей. И воспоминаниями. Время, сделав крутой вираж, отбросило его в самое детство, когда по этим самым коридорам, о которых знали немногие, он ходил вместе с отцом. Сейчас, не оглядываясь, чтобы не видеть идущего за его спиной Эдера, он легко представлял себе, что эхо их шагов - это эхо поступи Карла Фельсенберга, который сейчас положит ему на плечо руку, чтобы направить, уберечь, помочь... Отец был здесь, навсегда остался частью этого замка, как замок некогда был его частью, поэтому и отвоевать свой дом, нанести решающий удар своей рукой было так важно. Уже скоро. Скоро они все выпьют за победу, благо вечный бурдюк с неиссякаемым лантаронским у него, как и обычно был с собой. И, чем ближе они подходили к цели, тем чаще билось сердце, тем больше хотелось дать знать и чужим, и своим, что они уже на пороге. Алистер обернулся и зачем-то начал объяснять, тихо, но взволнованно-сбивчиво, как будто и в самом деле ему все еще было двенадцать, и он вел по тайным ходам Айнрехта тех, кто не должен был знать о них. 
- Этот ведет в королевские покои, которые она наверняка и заняла, и к нему же приводят многие другие. Думаю что... Да чтоб тебя через четыре бездны волоком... - Он остановился и даже, кажется, отшатнулся, когда наконец понял - слишком поздно - что именно не так. Почему этот коридор выглядел так, как будто по его плитам с десяток лет не ступала человеческая нога. Вероятно, потому что по его плитам с десяток лет не ступала человеческая нога. - Они обрушили свод, чтобы закрыть ход, они...
Он замолчал, не находя больше слов. Его замок. Его камни. Ублюдок имел к ним не больше уважения, чем ко всему королевскому роду, к которому имел наглость себя причислять. За камни, - решил Алистер, - он ответит отдельно и лично ему. Манхайм должен был предстать перед судом живым, но ведь не обязательно целым и невредимым.Наконец, заставив себя перестать бессмысленно смотреть на завал, он тяжело вздохнул и огляделся. 
- Здесь должен быть другой выход, - осталось лишь вспомнить. Фельсенберг вновь прикрыл глаза, оставляя место лишь для танцующих под веками алых отблесков. Выход был, пусть и вел к цели не напрямую. Ничего, это не важно. Законопатив тайные ходы, ублюдок просто отрезал себе пути к отступлению, а значит, все они были еще здесь. Старый-недобрый замок, он не подведет своего настоящего хозяина, он станет гостеприимной могилой для его - своих - врагов. Уверенно кивнув себе и ему, Алистер открыл глаза, отступил в сторону и, встав на одну из плит, которая тут же просела под его весом, оперся на стену. Стена послушно провернулась, открывая новый коридор. Вырвавшийся оттуда порыв ветра, как будто годами только и ждавший освобождения, едва не сбил огонь с факела, но не справился. - Сюда.

Приехав следом за бароном, Гилмор даже не думала о том, что попадет в самую гущу военных событий. И трудно сказать, кто в этом был большим виновником - сам Ларс или его высокородный друг. Как-то само собой вышло, что Энид везде сопровождала Ротбауэра и посильно помогала ему не сгинуть как в приключениях, так и на поле боя. Она использовала свою магию, чтобы оградить от бед и придать сил, пусть и приходилось действовать тайно.
Зато она вполне пригодилась среди лекарей, к которым барон милостиво позволил ей присоединиться - врачевала вместе со всеми, помогла более более опытным целителям и травникам, готовила нужные мази и отвары.
Так продолжалось до тех пор, пока Ларс не уводил ее за собой по какому-нибудь чрезвычайно важному делу. Как в этот раз, например. Когда колдунью поставили перед фактом, что ей придется идти на самый настоящий штурм, у нее не нашлось слов, чтобы выразить свое отношение к этому предприятию - хорошо хоть в этот раз Ротбауэр предупредил заранее и она смогла подготовиться лучше обычного.

Энид, вместе с Ларсом находясь в каком-то замке, название которого она даже не уточняла, бросила все свои силы на проведение ритуала, направленного на усиление будущих магических манипуляций. Для этого ей требовалось всего ничего - некоторые травы, тишина и полная сосредоточенность. И если с первым все прошло очень просто, то с последними двумя, когда у тебя под боком есть барон, получалось не очень. Пришлось выгонять Ларса из комнаты, поставив его на охрану покоя и порядка и приступить к медитации.
Дальше дело оставалось за малым - нужно было хорошо отдохнуть и настроиться на то, что завтра твоя жизнь может неожиданно оборваться. Что поделать, Гилмор всегда трезво оценивала свои силы.

Несмотря на возражения Энид о том, что эти доспехи не спасут ее от отсечения головы, Ларс настоял на вооружении ее все тем же снаряжением, что было при ней в походе по тюремным подземельям. А это значит, что на колдунью вновь надели и стеганку, и кольчугу - за пару месяцев походов, во время которых барон не отпускал ее от себя надолго, она почти привыкла к необходимости как-то защищать себя. Хотя, по мнению самой Гилмор, во всем этом она смотрелась очень странно, можно даже сказать, что нелепо.
Еще ей был выдан кинжал и легкий арбалет, из которого Энид училась стрелять под ехидный смех барона все то время, пока они были в разъездах. К началу ноября даже начало немного получаться.
Вот во всем этом и с сумкой, перекинутой через плечо, в которой лежало все самое необходимое, она сейчас и стояла позади Ротбауэра, без особого энтузиазма глядя на открытый Алистером проход. Потому что знала - спрашивать про карту у Его Величества не стоило, вряд ли она была. Оставалось лишь смириться и сделать все, что было в ее силах, чтобы увеличит выживаемость их маленького отряда.
На этот раз она хотя бы была готова.
Одно за другим она шептала заклинания, надеясь, что все получится - в последнее время магия стала слишком капризной. Колдунью мало смущали люди вокруг - если новый король взял их с собой, значит был уверен в их надежности. Поэтому Энид не стоило волноваться о внезапной охоте на ведьм.
- Не накликай беду, - Гилмор покончила с магией и посмотрела на Ларса, - только подобного похода нам сейчас и не хватало.

[indent] Даже двенадцать, или двадцать, сколько бы их там не было, штук детей, которых напророчила на осеннем празднике Эдеру гадалка, казались более реальным будущим, чем то, что герцог Эрнсте, берущийся за меч только для сражения в турнире, поучаствует в военной кампании. Однако, вот он здесь, а его воины поддерживали возвращение престола Алистеру Фельсильнбергу, и оставаться за крепостной стеной родного замка Эдеру не представлялось возможным.
- Благодарю, - принял из руки короля флакон с зельем и, без лишних разговоров отправил в сумку, к собственному подобному зелью, купленному накануне.
Бережёного и Создатель бережёт.
Поговорить хотелось о другом – напомнить Алистеру о давнем уговоре, но, помедлив несколько мгновений, Лукас заводить бесед не стал. Король, а для Эдера стоявший перед ним был полноправным королём с того самого момента, как прозвучала клятва верности, сдержал первую часть обещания – земли Эрнсте почти не коснулась война, на столько, на сколько вообще представлялось возможным.
Вторая часть – о сохранении жизни принцессам, что же… будет видно. Лукас, связанный обещанием, не мог прямо предупредить кого бы то ни было, но внимательный, да услышит. Хватит того, что лишился многих своих людей, задержавшихся в столице. Хотелось верить,  что у окружения, да и у самой принцессы Фриды с сёстрами хватило благоразумия прислушаться к верным советам и вовремя скрыться. Он бы точно прислушался и детей спрятал, впрочем, он так и поступил, на всякий случай, переправив их с няньками в укромное место, известное лишь нескольким приближённым, и даже, это тоже по большому секрету, нанял мага, прошедшего обучение на Мистмуре, для их защиты. Поэтому на даму с магическим даром, входившую в их небольшой отряд, Лукас даже не думал коситься.

Алистер имел право на собственную справедливость, стремясь вернуть хотя бы часть из того, чего был лишён. Для Лукаса же принцессы были частью семьи, пусть без кровного родства, но он помнил их совсем юными, видел повзрослевшими, и как врагов однозначно не воспринимал, ему-то вообще мстить было не кому и не за что.
После последних событий мстить скорее станут ему, но герцога это заботило мало, пока хватало других тревог. А жертвы… что же, лес рубят – щепки летят. Можно ведь и уклониться, или, по крайней мере, не разевать рот, обвиняя своего герцога в предательстве, как сделал один вассальный семье Эдера граф. Предателем таким образом он стал сам, вот же напасть, человек был честный и прямолинейный, налоги платил вовремя и сполна, но. Пришлось приказать вздёрнуть, по законам военного времени, и дабы другим неповадно было. А земли – родни хватает, пустовать не будут.

Застегнув верхнюю пуговицу привычного джазеранта – в куртке, что содержала кольчугу между слоями кожи, двигаться было сподручнее, чем в тяжёлых латах, Лукас двинулся следом за Алистером. Сейчас бы, вдруг вспомнилось, пригодилась трость, та, с клинком внутри – и оружие, и стены удобно простукивать, на предмет скрытых ходов, но подарок Софи остался в родовом гнезде, а собой герцог прихватил длинный кинжал, - размахивать мечом в коридорах не всегда сподручно.
- Наверняка они что-то значат, - притормозил Эдер у входа в потайной ход, когда прозвучали слова про символы, - раз их тут нанесли. Но вот смысл, для меня лично, туманен.

Отредактировано Lukas Eder (2019-04-25 22:24:53)

Символов Алистер не помнил, хотя и был здесь не раз, пусть и давно, но такие провалы в памяти заставляли себя чувствовать, сколько он на самом деле потерял. Времени, воспоминаний, людей - чего он только не терял, и все безвозвратно. И даже то, что он делал сейчас, иногда, стоило отвлечься и позволить свету упасть на все это немного под другим углом, не казалось возвращением, лишь новым завоеванием. Алистер делал все, чтобы не отвлекаться. Если он не будет верить в свою правду, тогда кто?  Если он не осмелится сделать следующий, решающий, шаг... Впрочем, он знал, что осмелится, что сделает, чего бы это ни стоило. Потому что если нет, все теряло смысл. Если нет - он сам терял смысл. А смысл иногда был чертовски важен.
Выход в тронный зал был закрыт еще одной ложной стеной, достаточно тонкой, чтобы слышать, но цельной, так что увидеть, что происходит в зале, было невозможно. Пожалуй, это было и к лучшему: ни единого повода отступить, ни единого шанса. Да и отступать было некуда - теперь становилось совершенно понятно, что известная система тайных ходов Айнрехта была изуродована до неузнаваемости, и идти каждый раз придется наугад. Но угадывать он не хотел - только покончить с этим поскорее и понадежнее. Сейчас.
- Попробуем взять живого, - проговорил он тихо, убедившись, что эхо к нему благосклонно, в отличие от тех, кто по ту сторону стены привычно ругал командование. - Отсюда слишком много путей, нам нужно знать, куда она направилась.
Его услышали, и оставалось только указать порядок, в котором они должны были войти в зал. Ларс, Энид, Кристоф, Лукас... Да, пожалуй, именно Эдер со всей его рассудительностью, которой иногда так не хватало Алистеру, лучше других мог бы проследить за тем, чтобы кто-то из гвардейцев остался жив, а сам он едва ли смог бы остановить руку - что чужую, что свою. Затем подал знак и нашел рукой рычаг.

Молот  направился на череп ближайшего гвардейца, стоило только стене разойтись, а Фельсенбергу вырваться из тесного коридора в просторный тронный зал. Осматриваться было некогда, некогда размышлять. Да и подходящий боевой клич что-то не вспоминался, только резко вырвался из легких воздух. Ударив, он отступил, не столько для того, чтобы избежать контратаки, сколько чтобы продвинуться к выходу и не позволить никому из людей Манхайма сбежать отсюда живым.
И только тогда боковым зрением мог заметить, что Ларс, вырвавшийся вслед за ним в тронный зал, тоже не стал терять даром времени и принял на себя удар одного из гвардейцев.

Одной из самых любимых фраз Эдера воистину была: «Ну, я же говорил!». Именно поэтому произносил он её крайне редко, ибо повторять такое чревато. Никому ведь не нравится, когда указывают на упущенные возможности и неудавшиеся попытки. В данном случае говорить  смысла вообще не было – неизвестно, что ожидало их за другим поворотом, может ещё больший отряд гвардейцев, может непроходимый завал, в любом случае поворачивать поздно. Оставалось только поминать недобрым словом собственную самоуверенность, помешавшую прихватить с собой что-либо посущественней кинжала из оружия, да в целом ситуацию, это если бы у герцога оставалось на это время.

Но его не было. Кулаком Лукас приложился знатно, с удовольствием послушал хруст чужих костей – вот кто б знал, что участие в перевороте так ожесточит характер Эдера, но понял, что больше пострадал сам – костяшки заболели даже после удара в перчатке. Подсечку провести не удалось – на всякого хитреца всегда отыщется другой, более… хитроделаный – гвардеец отскочил в сторону, пропуская вперёд своего сотоварища, уже замахнувшегося мечом и на плече у герцога заалела, наливаясь кровью алая полоса, а второй раз Лукаса задели, когда он, отклоняясь от удара снизу, развернулся недостаточно быстро. Герцог помянул тварей, рождённых путём сочетания несочетаемых организмов, не громко, но с чувством.

Выиграть бой с кинжалом против двух мечей представлялось несколько нереальным, уклоняться, когда вокруг сражаются свои же, тоже сложно – Эдер уклонился от меча, поднырнул под очередной выпад, сокращая расстояние и пытаясь ударить остриём в незащищённую шею служивого.

[indent] Когда небольшой рейд по тайным ходам королевского замка превратился в бой на выживание, Лукас как-то пропустил. Но вот ощущая, что тебя прям сейчас, просто в этот момент могут отправить к праотцам, очень хочется сказать спасибо мастеру боя, что чуть ли не пинками заставлял Эдера тренироваться. Сам то граф, получив от родителя титул и покинув родные пенаты, благополучно счёл, что и образование его на этом моменте закончилось, всё он уже знает, всё умеет. Ну, а что - меч за какой край брать в курсе, не ошибётся. Основные приёмы атаки и нападения запомнил, куда больше. Коренастый и лобастый же бывший солдат королевской гвардии, ставший наставником герцогских сыновей в ратном деле только потому, что старый Эдер умел уговаривать наёмных работников, в основном прибегая к столь внушительным доводам, как серебро, этой романтической графской иллюзии не разделял, а потому переехал следом и в продолжении последующих десяти лет частенько поднимал господина Леонхарта не свет ни заря, выгоняя на плац.
Как результат – довольно внушительное количество турнирных трофеев. Лукасу бы вполне хватило, судьбе оказалось – нет.

Вонзить кинжал в шею гвардейца Эдеру не удалось, но приём не прошёл для соперника даром – остриё оставило короткую кровавую отметину, заставляя отвлечься и отступить. Был бы перед ним только этот противник, Лукас бы добил, скорость позволяла, но гвардейцев рядом было двое и второй, стремясь поучаствовать, так торопился, что от удара герцог почувствовал препротивнейший хруст собственных рёбер, боль в груди и желание кого-нибудь убить немедленно.
Отбивался Эдер кинжалом, без реверансов целя тому служивому, что уже ранил, кинжалом снизу вверх, в живот, пытаясь вогнать его  между пластин доспеха.

Хруст гвардейского черепа, который удается услышать даже сквозь лязг металла о металл, как будто заставляет проснуться. Противник валится под ноги, и Алистер собирается перевести дыхание, но что может быть глупее, чем надеяться на передышку среди боя? Еще один удар - на этот раз лезвие вскользь проходится по молоту и соскальзывает по руке, окрашивая алым инкрустированную золотом рукоять - и боль выплескивается из раны вместе с кровью, заливая огнем сначала судорожно сжатый на оружии кулак, а за ним и все тело, напоминая о всех ранах, полученных сейчас, и не залеченных до конца после Виборы. Страх приходит вместе с болью, нежно обхватывая горло холодными руками и не давая вздохнуть как следует, а смерть осторожно кладет на плечо руку. Они никуда не торопятся, они знают, что рано или поздно получат свое, и готовы ждать. Может, минуту, а может, и две. Не слишком ли долго? Искалеченная рука отказывается служить. Алистер перехватывает молот левой, и даже поднимает его, но после следующей же атаки воодушевленного гвардейца, которую едва удается отразить, понимает, что вряд ли продержится долго. Костлявая рука на плече сжимается ободряюще: уже скоро. Он упрямо мотает головой, которую боль тоже не оставила вниманием. Нет, он не может умереть, наследники повелителей не умирают, не продолжив род, это знают все. Знает ли об этом смерть? Алистер машинально оглядывается, и тут же чувствует удар в плечо, который заставляет отшатнуться и едва не валит с ног - и холодные руки соскальзывают с горла, а костлявая выпускает плечо. Ларс принимает на себя следующую атаку, ту самую, которая, должно быть, стала бы последней. Глоток воздуха, который едва ли можно назвать свежим, но этого достаточно, чтобы развернуться, отступить на пару шагов и обрушить молот на голову обреченного. Смерти придется сегодня довольствоваться людьми Манхайма, но сил вернуться в бой нет, и вместо того, чтобы идти на помощь Кристофу, Алистер отступает к стене и, опираясь на нее, опускает руку в сумку, чтобы найти последний флакон. Зелье кажется вкуснее лучшего вина, и пара глотков моментально возвращает хотя бы голос.
- Живым!
Это все, что он успевает сказать, но большего и не нужно. Ларс уже бросается в сторону гвардейца, с которым сражается Эдер и подает тому знак, надеясь несколькими краткими жестами передать план совместных действий.

Не усложняйте. Вот, что работает в любой ситуации, как ни крути. Подоспевший барон сбил гвардейца с ног, поразив незащищённые тылы, а попросту пнув с размаха, Эдеру осталось лишь отступить в сторону – решительным действиям широкая дорога.
Пособить он тоже пособил, удерживая острие клинка у шеи поверженного врага, пока  сударь Ротбауэр управлялся с припасённой верёвкой, предусмотрительность ещё никому не мешала.
Посчитав, что сделал всё, что в его силах, Эдер занялся собственной кольчугой, пытаясь удалить пластину, края которой впивались в кожу, и не отказался от помощи Энид, предложившей затянуть полосу ткани, потому как перевязывать самому себе плечо не совсем удобно.

И развернулся как раз заслышав вопрос. Добавить к сказанному ему было особо нечего.
Как по скромному мнению Эдера – вряд ли королева, сбегая, посвящала в свои планы широкую общественность, но знать, где ещё притаились посты гвардейцев, служивый мог вполне.
- Милейший, - пнул неразговорчивого пленника под рёбра,  довольно мстительно, свои-то болели. - Его Величество, проявляя милосердие, дарует тебе величайшую милость - жизнь. До этого речь шла о выборе между умереть быстро, или долго и мучительно, постепенно теряя важные части тела. Понимаешь? Сосредоточься, будь любезен, и поведай нам, где здесь поблизости затаились твои приятели.
Лукас сомневался, что у них есть время на осуществление подобных угроз, но пленнику об этом знать было вовсе необязательно.

К этому, наверно, давно пора было привыкнуть. К тому что мало кто из его соотечественников понимал, что такое верность, а тот, кто понимал, не спешил примерять на себя. В общем-то именно на это неизбывное качество Алистер и рассчитывал, когда решил купить информацию ценой жизни гвардейца, и все же его готовность делиться информацию, пусть известно ему было совсем немного, заставила его невольно скривиться, как будто в его сторону пахнуло ветром из отхожей ямы. Всеми этими людьми ему предстояло править, всех этих людей предстояло если не любить, то хотя бы не презирать. Или хотя бы молчать об этом, улыбаясь каждому, кто готов будет ударить в спину, как только цена будет достаточно высокой. Фельсенберг провел по лбу ладонью, тщетно пытаясь избавиться от тонкой и прочной паутины головной боли.
- Хорошо. Если кто-то из моих людей будет угрожать тебе, скажешь, что твоя смерть будет стоить им их собственной, - он оглянулся на союзников и, убедившись, что все закончили с делами здесь, кивнул в сторону огромных тяжелых дверей тронного зала. - За мной.
Обсуждать дальнейшие планы при связанном гвардейце не было никакого желания, и заговорил Алистер только тогда, когда они уже некоторое время продвигались по коридорам - на удивление пустым, что давало шанс верить словам пленного, и становящихся все более узкими и менее парадными с каждым новым поворотом: путь вел в помещения для слуг и в замковые кухни.
-  Спустимся в замковую тюрьму. Не самое приятное место, но если она решит бежать, то ей его не обойти. Если нет - оттуда сможем попасть в королевские покои, не прорываясь сквозь всю гвардию. Возможно, нам придется разделиться, чтобы найти ее следы в одном из ведущих оттуда ходов, - задумавшись о том, сколько вероятных путей отступления было у жены узурпатора, он машинально потер подбородок и обернулся к герцогу. - Вот вы, Эдер, если бы вы были Августой, направились бы в горы, пробовали бы бежать по реке или остались бы в покоях под защитой гвардии, надеясь на чудо?
В этих коридорах могло бы даже показаться, что нет никакого боя. Что едва слышимые звуки сражения и окрики солдат - это не больше, чем далекое эхо пятнадцатилетней давности, все еще гуляющее по замку. Алистер пользовался этой возможностью списать все на собственное воображение и долгую память камней, которые приветствовали его так, как будто он никогда и не покидал этих стен. Меньше всего он хотел учинить здесь новую бойню, но, видят боги, все попытки избежать этого были бесплодны, и он ворвался в замок так же, как много лет назад сделал это ублюдок, разве что не утопил в крови город. Навязчивые мысли никак не покидали его, клубились в голове все гуще и гуще по мере того, как он пытался отогнать их. И тела двух солдат, обнаруженные в кухне - одно из них прямо в очаге, с обугленным лицом - лишь раздули их, как меха раздувают пламя.
Алистер малодушно отвернулся и занялся поиском плиты, которая открывала скрытый ход, чтобы избавить себя если не от мыслей, то хотя бы от зрелища. Механизм обнаружился нескоро, в проходе, ведущем в одну из кладовых, которую, по понятным причинам, никогда не использовали, завалив хламом. Попросив Энид разжечь лампы для каждого, он нажал на один камень, надавил на другой, и не без усилия заставил едва заметную дверь с тяжелым навесным замком, открыться, шагнув затем в открывшийся проем.
- Если дочери Манхайма все еще в замке, вероятно, они тоже там. Сможете забрать их из рук в руки. Уже решили, на которой их троих женитесь?