Алистер растерянно смотрел на пистолет, который Великий герцог только что отказался взять из его рук. Отказался, назвав Алистера Фельсенберга, законного короля, которому он так и не присягнул, безумцем и суеверным деревенщиной. Поставить свою жизнь на то, что старые сказки не лгут? Смехотворно! Алонсо и в самом деле рассмеялся, но смех этот был вызовом. Он не верил в кровные клятвы, ему это было ни к чему. Достаточно было того, что в них верил Алистер, как тогда, когда давал их, так и сейчас, не осмеливаясь нарушить даже после того, как договоренности на глазах обращались в прах вместе с Лантароном. О том, что на юге происходит что-то странное, заговорили давно, но мало кто всерьез обратил внимание на посыпавшиеся на них беды. Господа были заняты надвигающейся войной, простолюдины - жатвой, священники - молитвами за хороший урожай и победу. Со всем остальным можно было разобраться позже, но боги не привыкли ждать. Они хотели признания вины. Они хотели той самой крови, которая была осквернена ложной клятвой. Или вовсе не этого? Когда речь о богах, кто в самом деле может понять, чего они желают? Алонсо Кастельмарре был уверен, что уж он-то может. Боги хотели того же, чего хотел он сам, а если нет, тогда на их желаниях не стоило заострять внимание.
Алонсо не желал умирать, и уж конечно, он не собирался воспользоваться любезным предложением Фельсенберга и покончить со всем этим прямо здесь и сейчас. Только саркастично поинтересовался, не выйти ли ему в сад, чтобы не портить интерьеры.
Оружие он так и не вернул за пояс, хотя и знал, что не сможет воспользоваться им. Кастельмарре смеялся над кровной клятвой: смеялся, когда принимал ее, смеялся, когда сам давал ее, смеялся теперь, когда своими руками разрушил одну из опор, на которых держался мир. Одну - или еще одну? Он не знал наверняка, что произошло с северными землями, никто не знал, но не заметить сходства было невозможно. Страх сдавливал горло осторожно и медленно, не давая потерять самообладание, но не позволяя и забыть о железной хватке. Каждая секунда промедления приближала Лантарон к тому, чтобы провалиться в бездну, распахнув ее врата для всех ее тварей одновременно. Алистер не знал, что вводило его в ступор больше: этот страх, понимание того, что и Магдалена, и Диего, и все, кого он знал в Вальдекасе, были обращены в пыль одним дыханием летающего ящера, в которого Алонсо, разумеется, не верил тоже, или осознание не поражения даже - пата. Он не мог сделать ровным счетом ничего, не мог и перепоручить. Он мог лишь говорить, объяснять, доказывать, впустую тратить пустые слова. Любой шаг - шаг в пропасть, остаться на месте - верная смерть. Пальцы против его воли сжали рукоять пуффера. Фельсенберг медленно поднял руку и взгляд его встретился с насмешливо-удивленным взглядом Великого герцога.
- Сделаешь это, зная, на что обрекаешь свой Бергталь?
Алистер пожал плечами. Хотел бы выглядеть равнодушным, но нетвердая рука и сжатые челюсти вместо легкой улыбки, которую наверняка смог бы изобразить на его месте Диего, если был бы сейчас жив, не давали ни единого шанса. Он переступил с ноги на ногу и закусил губу, но быстро справился с собой и кивнул.
- У этого пуффера два заряда.

Софи уже битый час сидела на веранде, любуясь садом, и слушая разговоры, доносящиеся из-за приоткрытой двери в зал. Дядя ушёл почти сразу, покачав головой и сказав, что не хочет даже слушать все это, и ей не советует. Но она сминала в руках платок, нервно передергивала плечами и то и дело расправляла нежно розовый лантаронский шёлк платья, будто бы на нем были складки. Алонсо не был спокоен, но ему хватало сил, чтобы рассказывать. А вот Софи едва-едва хватало их для того, чтобы слушать. Первым умер Рамиро, почти пять дней назад. Потом Магдалена. Дочь герцога нервно сглотнула. Младших детей Великого герцога она почти не знала. Они, разумеется, были знакомы и даже перекидывались парой фраз, когда им случалось встретиться, но совершенно полярные интересы всегда разводили их по разным сторонам. Может быть можно было даже сказать, что они ей не нравились. Сейчас такие мелочи уже не имели никакого смысла, потому как мертвым было все равно, хорошо или плохо о них говорят те, кто остался доживать свой век на земле, но сожаления она не испытывала. Ничего. Только пустота и до боли закусанные губы – в ожидании еще одного, следующего имени. Софи уже, пожалуй, знала, что именно услышит через несколько минут, но для того, чтобы не нарушать тишину и не напоминать о своем присутствии, ей пришлось зажать рот рукой, когда Алонсо в своем повествовании о бедах Лантарона дошёл до совсем свежей смерти Диего. А это ведь он был виноват. Герцог умело играл собственными детьми – и дочерьми, и сыновьями. Сначала он заставил Диего жениться, легко нарушив данное тому обещание не тревожить его с этим, пока графу не исполнится тридцать. Потом отменил свадьбу, с которой тот наверняка уже успел смириться и на этот раз приказал готовить войска. Перевесил ответственность на того, кто никогда в самом деле не хотел ее принимать. Слезы катились из глаз сами собой и Вангенхайм даже не пыталась их остановить, прекрасно понимая, что это все бесполезно. Когда Карл встретил правителя Лантарона на пороге Вертхайма, одного, измотанного и постаревшего еще на десяток лет, все и так стало понятно. Но до тех пор, пока страшные слова не были произнесены, в них можно было хотя бы постараться не верить, выдумывая версии и оправдания и прокручивая их в голове.

У Софи было не так уж много друзей. Может, даже и вовсе практически не было, теперь точно. Ей просто нужно было поплакать – вместо со слезами боль отступала. Последний летний ветер, сегодня необычно бушующий, покачивал кроны деревьев в саду и растрепывал волосы. На могиле Диего надо было поставить такое дерево, листвой которого мог бы играть ветер, на которое можно привязывать ленты ?– как он сам делал, принося новые дары и украшения горным ведьмам. Но у него не будет могилы. Девушка резко выдохнула и поднесла платок к лицу, чтобы вытереть влажные подтеки. Надо было просто меньше думать. А еще лучше – послушать дядю, который еще никогда не советовал ей плохого, и уйти вместе с ним. С самого утра она чувствовала себя не слишком хорошо, и сейчас это недомогание разросталось, мешая ей встать на ноги и пойти хотя бы прогуляться по саду. А в зале, тем временем, становилось еще хуже.

Алистер перешел на уговоры, и Софи даже пересилила себя, чтобы заглянуть в окно и посмотреть на его лицо. Волосы потерянного принца почти полностью побелели. Если на свадьбе Нордхейма у него поседели только виски, то теперь темных волос вовсе почти не осталось. Это выглядело странно, но притягивило взгляд. Софи не успела еще задать все интересующие ее вопросы – Фельсенберг с Райком только приехали, и у нее просто не было шанса поговорить не то, что наедине, но хотя бы без соблюдения каких-то правил поведения. Дядя и без того поглядывал на нее странно, и было бы, пожалуй, лишним, вызывать у него еще больше вопросов.
А потом он пригрозил, что убьет сначала Алонсо, а потом и себя. Вангенхайм вжалась в спинку плетеной лавки и задержала дыхание. Эта странная игра словами переходила всякие границы и начинала раздражать. Алонсо, впрочем, в ответ только засмеялся, а когда Софи встала со своего места, чтобы пройти, наконец, в комнату, около Алистера уже стоял ее старший брат, опуская руку с пистолетом и выдавая очередную ни к месту возвышенную тираду о чести. Да кому, кроме самого Раймара, здесь вообще было знакомо это слово? И понимал ли он сам, о чем говорит, выдавая рыцарский устав за реальность? Снова и снова. Когда они обсуждали стратегии, а Софи точно также молча слушала о том, что надо избегать жертв, а теперь и сейчас. Не рано ли он примерил маску святого? Да и к тому же – предлагать дуэль старику? Брат не хотел пачкать свои ладони кровью, иначе сделал бы это, не устраивая представлений. Не хотел, но не мог и не вмешаться. И теперь всеми способами оправдывал себя и оттягивал решающий момент. Раймару не нравилось убивать, и это было правильным. Брат вообще был до боли правильным, словно вся пресловутая честь вместе с совестью закончилась именно на нем, а ей, рожденной позже, уже не досталось. Но в этом была даже некоторая прелесть, правда?

Софи зашла в зал тихо и остановилась за плечом у Алистера, молча кусая губы и наблюдая за тем, как Раймар нервно измеряет шагами помещение, готовя все для поединка. Даже подумать смешно. Поединок. Алонсо, кажется, тоже не был впечатлен, судя по тому, что вместо того, чтобы взять предложенное ему оружие, с насмешкой смотрел на вышагивающего перед ним юнца, сложив руки под грудью. Уверенный в себе. Раздражающе уверенный в себе. Вангенхайм сглотнула и опустила руку, накрывая ладонь Фельсенберга, все еще сжимающую пуффер, своей.
– Ты позволишь? – выдохнула она ему в ухо, забирая оружие и отходя на пару шагов в сторону.

До выстрела прошло не больше трех вдохов. На четвертом деревянные половицы малого зала Вертхайма оказались залиты кровью, а тело Алонсо Кастельмарре с грохотом свалилось с ног.
– Слишком много слов. Это слегка нервирует.
Софи протянула Алистеру пистолет и сжала губы, сдерживая слезы. Великий герцог, уничтоживший Лантарон, это заслужил. А она заслужила покончить с тем, кто виноват в смерти ее друга.

Раймар не хотел смотреть на тело, лежащее у его ног. Но он смотрел. Ему было жаль Великого Герцога. По крайней мере, ни один человек не заслуживает то, что произошло с ним. Страшная нелепость. И подлость, причиной которой оказалась его сестра, совершившая страшную низость. Вангенхайм был ошеломлен, обескуражен от того, в каком глупом положении оказался, когда не знаешь, что сказать, что делать. Выразить свое разочарование? Накричать? Уйти, не сказав ни слова? Раймар мог лишь растеряно переводить взгляд с Алистера на Кастельмарре. Это должен был быть поединок чести. Единственно верное решение – дать возможность рыцарю уйти из жизни в бою. Но внезапный выстрел нарушил планы. Подлый выстрел - позор рода. В этот момент его обуревала жгучая ярость, медленно испепеляющая все хорошее, что он испытывал к сестре.

Молчание затягивалось, но вот пробежал шорох – это Алистер встал перед Софи на колени. В благодарность? Раймар за эти годы видел многое. Он считал себя человеком чести, полагал, что это правильный путь – следовать по пути благородства души и собственной совести. Но Софи другая. Раймар сжал кулаки. Ее желания всегда стояли выше семьи, выше чести рода. И однажды она лишится души, жизни, поставит крест на семье. Таким же подлым ударом в спину. У него перехватило дыхание.

Изумление и оцепенение, не могли сравниться с той холодной яростью, с какой Раймар подходил к Алистеру и сестре. Остановился он лишь в шаге от Софи, все еще крепко сжимая кулаки. Дышал Раймар тяжело, шумно. За подлость, за мерзкие слова, за недостойное поведение, за посрамление чести рода одно наказание. Но сможет он привести наказание в действие? Прошлое изменить нельзя. Оставалось с ужасом ждать будущего. Никто не может знать, что ждет их впереди. И пускай это не оправдывало сестру, но толку сейчас от бессмысленных слов? Ей жить с этим грехом. С кровью на своих руках.
Злость ушла, осталась лишь усталость.... и жалость.

- Прости, Софи.. – Опустил голову. – Прости.

Не ее это вина. Они с Алистером оказались беспомощными. Не уследили, не смогли понять. И теперь за их промедление будет расплачиваться Софи.

Сюзерен не должен стоять на коленях перед вассалом, все так. Только вот перед Алистером был не вассал. Перед ним в облике Софи Вангенхайм воплотилось что-то из высших сфер. Может быть, Повелитель Ветра сжалился над своими землями и решил закончить это, смывая клятву, данную его же кровью, а может, и в самом деле Единый наконец явил свое пресловутое милосердие. Алистер не знал наверняка, но знал, что склоняется не перед дочерью герцога - перед той божественной сущностью, рука которой единственно и могла разрубить этот гордиев узел и вывести их всех из глухого угла, в который они сами себя загнали. Но рука эта умела не только рубить. О теплом легком прикосновении в жесте благословения он скорее догадался, чем в самом деле почувствовал его, но и этого было достаточно, чтобы смерть, уже было протянувшая за ним свою, получила по костлявым пальцам. Время застыло ровно настолько, чтобы он успел воззвать к каждому из Повелителей старыми знакомыми словами. В благодарность? В мольбе о защите? Или, может быть, в тщетной попытке утрясти мысли.
Софи обратилась к нему, Алистер поднял взгляд, но не увидел неземного сияния, и мирра из ее глаз на лоб ему не капала. Наваждение исчезло, и она опять была просто собой, а он опять просто стоял перед ней на коленях и, судя по выражению лица Раймара, не должен был делать этого. Момент получился неловкий, но... кому какое дело. Он послушно поднялся и огляделся. Алонсо лежал в луже крови и не только крови. Пуля попала в висок, и сомнений в том, что великий герцог мертв. Последний из Кастельмарре уносил титул с собой в могилу. И не только титул. Он уносил эпоху, и все живые вынуждены были открыть для себя дверь в новую.
- Смерть - это просто смерть. Умереть с честью невозможно, так же как с честью родиться. Всё это...
Всё это сказки для тех, кого ты ведешь на бойню. Фельсенберг перевел взгляд на Раймара и покачал головой. Не было смерти с честью, но для кого-то смерть была лучше, чем жизнь без этой самой чести. Но не объяснять же все это здесь и сейчас. Слишком много слов, это правда. Она была права, во всем права. Лишь в одном он не мог согласиться. Двери закрывать все еще было слишком рано.
- Нет. Он должен быть похоронен.
Пожалуй, у Алистера были все причины ненавидеть великого герцога. Или, во всяком случае, более чем достаточно. Он всматривался в искаженные выстрелом черты лица, на котором должно было бы отражаться спокойствие вечности. Наверно, в душе Алонсо так и не поселилось спокойствие, а в его собственной ненависть не нашла себе места. В его душе с уходом страха и отчаяния вообще было на удивление пусто, так пусто, что каждое слово, каждый порыв ветра, каждая крупица тишины, которой говорили камни старого дома, отдавались в ней гулким эхом. Алистер не хотел слушать, зная, как уводит за собой эхо неосторожных путников в горах. И всегда ведет к обрыву. Но как объяснить это остальным? Как найти понятные слова? Встретившись взглядом с Вангенхаймом, он заговорил тихо и даже не пытаясь придать голосу уверенность.
- Алонсо Кастельмарре был нашим верным союзником, Раймар. И клятву нарушил лишь потому, что сохранял верность данным мне обещаниям.
Удивительно, насколько самому Алистеру сейчас не было дела до этого. Разрушенные обещания, поездка в Аллион, которая принесла ему армии и новую надежду, и седую голову. Гибель бесчисленного числа его людей, гибель половины его Ардона. Нет, ему не было все равно. Но пугающая пустота сдерживала все то, что могло бы сейчас раздавить его самого. Алистер подошел к столу, сдернул с него скатерть, опрокинув вазу с какими-то неуместно ярко пахнущими цветами, вернулся к телу и накрыл его, скрывая от глаз импровизированным саваном, на котором тотчас же проступили первые красные пятна: одно большое, второе меньше, и в их очертаниях ясно прочитывались контуры Лантарона и мертвого Вальдалена. Игры разума? Шутки мироздания? Или напоминание о том, что, возможно, это еще не конец? 
- Он заигрался, Софи, совершил череду непоправимых ошибок. Но его смерть должна оборвать ее. Нельзя оставлять его без обряда... так близко от границы. В Лейнингеме рябины не хватит...

Софи не виновата. Раймар ясно видел ее недовольство. Кем? Им? Алистером? Своим выбором? Знала ли она, зачем людям давалась жизнь? Нашла бы она ответ, если ее спросили о осознании последствий? Сестра возомнила себя судьей, который решает о том, кто достоин смерти, кто нет. Более того – она взялась вершить приговор. Не нее в том вина. Не ее – родителей и его, Раймара. Все просто приняли ее идеалы как должное, приняли ее стремление к непостижимому идеалу, которым выступал отец, приняли и не понимали, к каким последствиям приведет. Но ведь каждый из них с матерью так и норовили прочитать нотацию о правильном и не правильном, ни хотели, чтобы она почувствовала свое недостойное поведение. Что ж. Все случилось ровным счетом наоборот. Ее убеждения укрепились.

Но банальные истины в их жизнях будут всегда. Истины могут быть спрятаны, труднодостижимы, но это связано сугубо с обстоятельствами и с тем, готов ли человек понять. Ни Алистер, ни Софи не понимали. Теперь Раймар видел четко: ту ее жизнь, в которой она постоянно на что-то ворчала, на что-то сетовала, роптала, противилась. Это был ее поиск истин. К сожалению, неудачных. Но в сестре Вангенхайм всегда видел любовь к жизни. Именно потому он не мог поверить в случившееся. Тот, кто любит жизнь, отнимает жизнь у другого. В ее глазах он видел лишь одно – осознание своего выбора. Каждый из них делал свой выбор.. И его сестра сделала свой. Сильно отличный от выбора Раймара.

Совесть Раймара не давала ему покоя. Он до сих пор не понимал, как он мог упустить ростки подлости и мелочности в сестре. Месть. Вот, что ее интересовало – месть. Смерть друзей – это страшно, он мог понять. Но позволить своим эмоциям взять вверх, совершить подлый удар по ничего не подозревающему противнику? А ведь сестра должна понимать насколько низкий то был поступок. Но если с малых лет они с матерью и отцом не соизволили ничему ее не научить… Этого уже не исправить. Как бы он поступил, если перед ним был виновный в смерти друзей? Уничтожил. Но не подлостью. Нет ничего правильного в том, чтобы опускаться на уровень врага. Раймару было горько осознавать тот позор, который сестра навлекла на их род своим поступком, но он мог лишь принять случившееся. И подумать. Позже. И над словами друга тоже. С честью умереть невозможно, значит? Что ж. Право называться человеком и правда не выдают по расписке с печатью.

Возможно, именно поэтому он оказался среди тех, кто не способен отдать свою жизнь ради чести. Люди, понимающие, что такое честь и порядочность – надежные люди. Раймару было жаль Алонсо. Но коли он опустился до лжи и меркантильности… Никто бы ему выбора не дал. Вангенхайм посмотрел на тело, покрытое Алистером скатертью. В то же время бушевал ветер.. Раймар перевел взгляд на окна. Софи права, стоит ожидать бурю. Последний Повелитель ветра.. Он так и стоял на месте, то и дело переводя взгляд с друга на сестру, а после – на разбитую вазу и красную кровь. Ему было не о чем говорить. Сегодня он сказал достаточно. На просьбу сестры разобраться с телом он мог лишь кивнуть. Перед этим сделал вид, что не заметил слов Сови о сюзерене. По правде, он был с ней согласен, правда на способ поднять Алистера с колен, он мог лишь недовольно нахмуриться. Но о том он с другом поговорит позднее.

И похороны.. Раймар удивленно посмотрел на Алистера. Оправдывать предателей – последнее дело. Впрочем, и оставлять тело Великого Герцога гнить – весьма подло. Алистер прав, он был им союзником. Причем союзником хорошим, хоть и играл он свою партию, ориентируясь лишь на свои цели. Так что, признав слова сестры справедливыми -  он сразу же призвал своих людей и отдал все необходимые приказы о подготовке тела к погребению. И слугам о необходимости прибрать зал. С дядей Софи ситуацию обговорит – он знал, что объяснить случившееся у нее получится лучше, чем у них. Им же оставалось отдать последние указания слугам и пройти в отдаленную часть сада.

- Пойдем, Алистер. – Спустя какое-то время после ухода Софи, наконец, проговорил Раймар, положив другу руку на плечо. - Алонсо Кастельмарре достоин того, чтобы ему отдали последнюю дань уважения.

Никакой важности в обряде, разумеется, он не видел. Ни в какую ответственность перед умершим он не верил. Но отдать дать памяти и чести старому рыцарю было необходимо, раз уж смерть он принял от подлого удара его сестры. А ведь где-то там умирает Лантарон.. Раймар нахмурился. Все их планы.. Были ему смешны. Впрочем, сейчас в нем не было ни следа от тех бушевавших в нем эмоций. Он запомнит все слова, услышанные в этот день. А пока – выйдя из замка, невозмутимо шел по саду, в отдаленную его часть, предполагая, что за ним шел друг.

Карл смотрел на нее так, что Софи была уверена, что вот-вот и он ее ударит. Видит Бог, его выражение лица, пока он слушал о том, что у него в зале неожиданно оказался труп Великого герцога Лантарона с прострелянной головой, говорило о том, как ему хочется поступить, лучше всяких слов. Причем понять, расстраивало дядю то, что она кого-то убила, или то, что отмывать дом от содержимого черепа Алонсо Кастельмарре придется просить слуг, которым, конечно, о подобных вещах знать не следовало. Впрочем, кого это волнует, если Лантарон уничтожен? Вряд ли теперь стоит беспокоится о том, что ее выдадут слугам закона. Она все равно старалась приучить себя думать об Алистере, как о короле, а не как об аллионском бароне, и сейчас это здорово помогало. Если правосудие склоняло перед ней колено, то казнь ей грозит крайне маловероятно. В голову продолжали приходить разнообразные глупости, и Софи с ними даже не боролась. Она не испытывала сожаления о том, что сделала, и искренне надеялась, что не испытает и в будущем, поэтому думать о чём-то отвлеченном было неплохим решением.

К импровизированной могиле она подошла последней. Может, и вообще лучше бы не приходила - на этих похоронах дочь герцога чувствовала себя лишней. Стыдиться того, что ее без шуток гораздо больше волнует не то, будет ли с честью погребен Алонсо, а то, не вернется ли он каким-нибудь упырем или, чего доброго, призраком, который поселится здесь, в Вертхайме, и будет звенеть цепями и жаловаться всем желающим на то, как неожиданно он простился с жизнью. Впрочем, Софи смотрела в могилу и думала о том, что предпочла бы мучительному ожиданию смерти - казни, пусть и в поединке - вот такой вот мгновенный и, наверное, даже безболезненный уход из жизни. Она не оправдывала себя тем, что сделала Алонсо услугу, нет, хотя это и было довольно заманчиво. Нет, она сделала услугу самой себе. Могла бы, конечно, просто уйти, чтобы не становиться свидетельницей разворачивающегося фарса, но выбрала действовать и ничуть себя за это не корила. Как долго могли еще продолжаться эти уговоры? Пока Раймару не пришлось бы, наконец, признать, что ему придется стать палачом? Должен же был хоть кто-то в их семье не расстаться со своей совестью и пресловутой честью раньше времени. Софи, правда, надеялась, что после решающего выстрела ей станет хоть немного легче, но здесь, увы, промахнулась.

Она слушала Алистера и мысленно ругалась на ветер. Он вскидывал песок и пыль, путал волосы, то и дело напоминая то ли о божественной, то ли о демонической сущности убитого, и эта буря окутывала ее, заставляя недовольно кусать губы и клясть то, что не решила остаться в замке. Чертов ветер. Он занимал все пространство вокруг, но вместо того, чтобы снести, вился вокруг надоедливым псом. Песок щелкал на зубах, попадал в глаза, а он все продолжал вихрем кружить вокруг, не в состоянии выразить своего осуждения. Или это было одобрение? Алонсо Кастельмарре, мертвый повелитель ветра, подвел своего Бога, предав клятву, данную его именем и его кровью. Этого ли было недостаточно для того, чтобы оставить его навсегда? Должно быть достаточно. Первая земля, брошенная в могилу, решила все. Ветер неожиданно стал стихать и Софи чуть отшатнулась от могилы, постепенно осознавая всю противоречивость происходящего, Вечный покой. Разве мог бывший повелитель ветров когда-то обрести настоящий покой? Пожалуй, что нет. И точно не после нарушения клятв. Она посмотрела на застывшего над могилой Алистера.
Клятвы обходятся слишком дорого.
И Софи не знала, действительно ли она не произнесла это вслух.