Конечно, в умении держаться в седле соревновались все, всегда и везде, но, пожалуй, только в Ардоне скачки устраивались ничуть не менее массовые, чем охоты или балы. Во всяком случае, в Ивресе лорды и леди точно не собирались посмотреть, кто первым сумеет преодолеть финишную черту, в Аллионе такой традиции Филипп тоже припомнить не мог, а в Вальдалене, кажется, вообще никакое умение, кроме умения зарубить врага, не считали достаточно достойным и интересным. В общем, когда ему предложили принять участие в этом развлечении, которое так любили соседи, отказаться он просто не смог, и теперь, ожидая знака начала соревнования, с любопытством оглядывался по сторонам, рассматривая тех, кто сегодня должен был стать его соперниками. И видел, в общем, именно то, что рассчитывал увидеть: присутствующие ивресцы по большей части были веселы, перебрасывались шутками и смеялись, аллионцы ждали продолжения с невозмутимыми лицами, а вот ардонцы разъезжали с таким видом, как будто от сегодняшней победы зависело будущее всего их рода, если не королевства. А может быть, так и было? Вдруг Франциск объявил, что одного из своих проигравших вассалов казнит или лишит титула? Это определенно придало бы скачкам некоторой живости. Впрочем, вряд ли такая занимательная идея могла бы прийти королю в голову, а значит, не было никаких причин возмущенно перешептываться или бросать недовольные взгляды исподлобья. Игра была всего лишь игрой и не стоила беспокойства. Даже такого, которого изволила выразить Ее Высочество, оказавшаяся вдруг рядом.
Обернувшись, Филипп отметил, что принцесса, похоже, взволнована. Нет, ее умение держать себя было почти безупречным. Но вот то, что она говорила, все же заставило его удивленно поднять брови. Ведь не могла же она всерьез только что назвать его стариком и противопоставить мужчинам? Или могла? Нет, разумеется, это была неприятная оговорка. Такие, во всяком случае, были более простительны ей, чем ее отцу, который тоже далеко не всегда следил за своими словами. Он, конечно, не собирался оскорбляться до глубины души одним неловким замечанием, но беспокойство, некоторое время назад поселившееся в его душе и связанное с просьбой старшего сына, вновь подняло голову. Заглушая его голос, Филипп улыбнулся девушке.
- Вы чувствуете, что должны что-то доказывать им? И кому из них? Неужели в трех королевствах еще остался человек, который не наслышан о том, что принцесса Фредерика - искусная наездница и способна обогнать любого? За исключением, конечно, тех, чье доброе расположение духа необходимо для каких-нибудь важных переговоров в скором будущем.
Он усмехнулся и впервые подумал о том, воспринимает ли сама принцесса это соревнование всерьез или просто хорошо играет свою роль. Первое было бы весьма мило, второе вызывало бы уважение, и то, и другое многое говорило бы о девушке. Но так или иначе, Филиппу казалось, что она чересчур близко к сердцу принимает это соревнование и, может быть, именно потому, что это было соревнование с мужчинами. Это было по-своему забавно: в самой безумной скачке, которую он помнил, и которую едва ли кто-то мог превзойти, победительницей вышла не кто-нибудь, а Ее Величество, которая тогда еще не была величеством и была не старше дочери Франциска. Кто еще, в конце концов, смог бы за день и ночь добраться от Монгайяра до столицы? Нет, Филипп никогда и не думал сомневаться, что в верховой езде женщина может дать мужчине фору, если принцесса хотела кому-то что-то доказать, он был для этого неподходящей мишенью.
- Вы забываете, Фреду, что я видел вас в седле с тех самых пор, когда вы едва учились держаться в нем и, должен сказать, с каждым годом это зрелище становится все более захватывающим. Как думаете, сколько из них, - он кивнул в сторону ожидающих начала скачки участников - собрались здесь ради того, чтобы победить, а сколько - ради того, чтобы просто посмотреть на вас? Вы - дочь короля, и пока остаетесь ею, вам будет принадлежать львиная доля внимания публики.
Мысль, невольно зацепившись за это, от Фриды вернулась к ее младшей сестре, заставив Филиппа едва заметно нахмуриться, но ненадолго. Отогнав тяжелые размышления, он вернул на лицо улыбку и похлопал своего коня по холке, а затем натянул поводья, разворачивая его, чтобы присоединиться к остальным участникам.
- Как бы то ни было, это должно быть интересным. Ну что же, к старту?

Настрой принцессы Филиппу нравился. Сам он в ее годы едва ли смог бы так же рассудительно принимать возможное поражение, это пришло значительно позже, вместе с пониманием, что не все соревнования возможно выиграть. Более того, не все нужно выигрывать, некоторые победы бывает полезно оставить другим. Оставалось лишь мысленно аплодировать Фредерике и удивляться, как ей удавалось постичь все это уже к семнадцати годам при том, что Единый был к ней, кажется, весьма добр.
- Обязательно, - рассмеялся он, - только победа не всегда ждет у финишной черты.
Маршрут, который описывал распорядитель, не казался таким уж сложным, может быть, потому что Филипп не пытался слушать слишком внимательно, размышляя, что дорога должна быть отмечена флажками или чем-то в этом роде: в конце концов, места эти были хорошо знакомы разве что ардонским придворным, а мероприятие собрало участников со всех трех королевств. Вместо этого король предпочитал найти в толпе взглядом своих детей и убедиться - впрочем, в чем именно убедиться, он едва ли мог бы сказать, но привычка убеждаться и беспокойство за каждого из них, неважно, находились ли они в это время под присмотром наставников, фрейлин и гвардейцев, кажется, было совершенно неиссякаемым и обречено было сопровождать его всю жизнь.
Обернувшись на пожелание удачи и махнув рукой в ответ, Филипп вышел на старт, чтобы по знаку распорядителя пустить коня в карьер. Конь, конечно, был хорош, из королевских конюшен для гостей подбирали лучшее, что только могли предложить. Молодой, сильный и явно скучающий по возможности пуститься вскачь не в окрестностях столицы, а на свободе и без седока. Он был послушен, и его желание вырваться из оков его сытой и довольной жизни скорее ощущалось, чем было понятно по его поведению. Хороший конь, что и говорить. Король легко натянул повод, заставляя скакуна свернуть налево в дубовую рощу. И с удивлением осознал, что ошибался. Не было ни флажков, ни натянутой вдоль пути веревки. Вероятно, запомнить маршрут было частью испытания, ну что ж, значит, так тому и быть. Склон, который конь преодолел играючи, за ним - развилка. Вот она и стала для Филиппа первой неожиданностью. Он помнил, что говорил глашатай о роще - поворот не нужен, но он однозначно был здесь и приближался быстро. Может быть, не нужен поворот направо? Или налево? Не слишком ли часто в последнее время случалось терять дорогу? Раздумывать, впрочем, было некогда и не у кого спрашивать дорогу. В конце концов, у него был неплохой шанс выбрать правильную наугад, не теряя времени. Тронув бока коня, чтобы набрать лучшую скорость на которую тот был способен, он направил его по широкой дороге, углубляющейся под сень дубовых крон. Им следовало бы расставить флажки, - единственная мысль, которая прочно засела в голове и не желала выметаться оттуда даже под порывами свистевшего в ушах ветра. Дорога опять пошла под уклон, на этот раз спуск был куда более крутым. Ничего слишком сложного, Филиппу случалось преодолевать и более пересеченную местность. К чему он не был готов - это к вскрику за спиной, показавшегося чересчур знакомым голоса. Разве их различишь на полном скаку? Но так могла бы кричать Асдис или Катари, так что резко натянул поводья, чтобы развернуться, он еще до того, как понял, насколько это плохая идея. По правде говоря, понять он этого и не успел, только убедиться, что за спиной нет ни очередного драуга, ни жены, ни дочери, прежде чем мощный удар в основание черепа вышиб из головы все. Кроме вспыхнувшей ярким всполохом мысли о флажках, которые и в самом деле были бы к месту.

Филипп всегда держался в седле уверенно, и этот навык не раз помогал ему и даже жизнь, пожалуй, спасал. Его отец, король Ролан, скончался в свое время именно упав с коня во время охоты, и хотя лекари потом спорили, не предшествовал ли падению удар, брат с тех пор, наверно, так ни разу и не сел в седло, Филипп же наоборот продолжал наслаждаться и верховой ездой и охотами, считая, что молния дважды в одно место не бьет.
Именно эти проклятые молнии были тем первым, о чем Филипп подумал, возвращаясь на грешную землю. Следующим по очереди, но не по значимости вопросом было то, чей голос зовет его по имени. Совершенно точно это не был голос Асдис, а привычка просыпаться рядом с незнакомыми женщинами осталась в прошлом. Впрочем, он ведь не спал, да и голос был, в общем, знакомым. Филипп открыл глаза, чтобы убедиться, что не ошибся. И убедился, хотя теперь такая встреча не доставила ему особой радости: что бы он там не говорил недавно о поражениях, сейчас предпочел бы обойтись без свидетелей своего позорного провала. Но на этот раз Единый был к нему не столько добр, сколько справедлив, напоминая, что за свои слова надо отвечать.
- Фредерика, это вы. Кто кричал, вы не слышали?
Он поднял руку, чтобы снять со лба платок. Не то чтобы король чувствовал жар, и такой компресс был необходим, но сам факт того, что принцесса не проскакала мимо навстечу победе, был весьма мил, а тот, что еще и не сбежала в ужасе, увидев его то ли живого, то ли нет, добавлял очков в ее пользу. Филипп отер платком лицо, чтобы избавиться от пыли и немного прийти в себя, и заложил его за пояс, чтобы позже вернуть в приличном виде.
- Похоже, я все-таки свернул не туда. Вам следовало бы как-то обозначать маршрут, - он качнул головой, понимая, что первым делом следовало бы признать ошибку за собой. - Ну а мне - быть внимательным. Кажется, я совершенно разучился слушать указания, только раздавать умею. Ну, довольно, пора возвращаться и сделать вид, что добраться до финиша пешком входило в мои изначальные планы.
Просто встать казалось самым правильным решением до того момента, когда Филипп попробовал его реализовать. Одновременно напомнила о себе обжигающей болью ключица, которую достал еще месяц назад на турнире удар воздыхателя Катари, завертелся колесом мир перед глазами и, как будто этого было мало, нога, на которую король перенес вес, отказалась служить и подогнулась. Филипп опустился на землю, благо та была по-летнему сухой и почти горячей от жаркого южного солнца.
- Или отдохнуть еще немного? Может, хотите составить мне компанию, Фреду? Уверяю вас, этот склон очень удобен, и остальные господа многое потеряли, не уделив ему внимания в своем суетливом стремлении к победе.
Филипп невольно потер плечо, пытаясь избавиться от боли, которую не заметил бы еще лет двадцать назад. Глупое время брало свое, даже если сам он всей душой был уверен, что за последние четверть века не постарел ни на год. Увы, тот день, когда придется капитулировать окончательно, пусть теперь он все еще казался неопределенно далеким, приближался, а дела королевства, частью которых являлись дела королевской семьи, все еще были не в полном порядке.
Идея помолвки кронпринца с Эльзой Манхайм все еще беспокоила Филиппа так, как не беспокоила бы, если бы на месте старшего сына был Раймон или вот, скажем, Этьен. То, что зачастую именно королева во многом определяет облик двора, отрицали, пожалуй, лишь самые упертые скептики, к которым король себя не относил. Он бы, вероятно, переборол свои сомнения, если бы речь и в самом деле шла о взаимной и всепобеждающей любви: Создатель безмерно щедр к тем, кто не брезгует величайшим его даром. Но и ее в отношениях Филиппа Анри и второй дочери Франциска он заметить не мог.
Подавив тяжелый вздох, Филипп с едва искаженной болью улыбкой осмотрелся вокруг и вновь остановил взгляд на Фредерике.
- Должно быть, вам непросто будет уезжать отсюда... Расставаться с местами, где вы выросли, с сестрами. Но Лантарон должен вам понравиться. Ваш юг, как ни странно, имеет немало общего с Ивресом. Там ценят красоту, ценят жизнь и умеют распробовать ее оттенки. Вам ведь, кажется, был по душе Кастийон? Мне казалось, что вам там было куда веселее, чем вашей сестре, которая всегда предпочитала тихий досуг.

Отредактировано Philippe Richecourt (2019-02-21 14:05:03)

Никто не кричал? Филипп нахмурился. Он был крайне далек от того, чтобы считать, что тот крик, который заставил его обернуться и потерять равновесие, был порождением его воображения. Вообще-то до сих пор его не подводили ни слух, ни зрение, и он, привыкнув полагаться на них полностью, вовсе не собирался мириться с тем, что они могут выкинуть такой вот фокус. Кто-то наверняка кричал, а если нет, то еще хуже, потому что в таком случае, это был знак Единого, который ничего хорошего не предвещал. Надо было бы поторопиться, чтобы убедиться, что все в порядке, просто какая-нибудь дама не справилась с конем, услужливо отнесшим ее вглубь негустого и светлого леса, как раз такого, в каком приятно потеряться, а за ней - ее спасителя. Надо было, но тело отказывалось подчиняться элементарным приказам, чем ввергало Филиппа в полнейшую растерянность. В конце концов, черт возьми, это ведь всего лишь падение с лошади! Оно могло больно бить по самолюбию или вот по голове, но не должно было превращаться в такой вот фарс. Хорош король, которому нужна помощь, чтобы подняться с земли. Хотя нет, такую он бы от принцессы не принял, а та, вероятно, чувствуя это, благоразумно не предлагала. Вместо этого она приняла приглашение, усаживаясь неподалеку и отвечая на вопрос. Король понимающе кивнул: угадать-то он угадал верно, в Лантарон Фредерика ехать не желала, однако, похоже, недооценил того, чем ей виделся этот брак. Во всяком случае, говорила она так, как будто восходила живьем на жертвенный алтарь. Хорошее начало для семейной жизни - и для нее, и для наследника Кастельмарре, что и говорить...
- Вы не пробовали говорить об этом отцу, Фреду? Конечно, вы - в первую очередь принцесса, а он - в первую, очередь король. Но, быть может, он нашел бы и другие способы укрепить мир? В конце концов, у вас есть сестры, и старшинство здесь не так важно - и я, и вы прекрасно понимаем, что наследовать трон и вам с ними, и любому из ваших детей, было бы одинаково непросто. 
Новость о том, почему средняя принцесса никогда не выглядела в Кастийоне довольной, новостью, по большому счету не была. Конечно, с возрастом девушка неплохо научилась скрывать свои чувства, но это ее сдержанность, подчеркнутая вежливость и тоскливые взгляды говорили о многом. Не о том, что она скучает по исписанным страницам - о том, что не одобряет. Филипп пытался думать, что ему все равно: дети в возрасте принцессы нередко имели свое Особо Ценное Мнение, оспаривать которое было тем же самым, что попытка переспорить какую-нибудь кукушку в весеннем лесу. Но на самом деле, такое пренебрежение не могло не задевать короля, влюбленного в свою страну и, конечно же, полагающего ее идеальной. В самом деле, кому в здравом уме мог не понравиться Иврес? Он не удержался и хмыкнул скептически.
- Библиотеки... Форменос - не монастырь, чтобы держать в нем книги, а все необходимое можно узнать и из первых уст. Неужели, портить зрение над всеми этими неразборчивыми буквами приятнее, чем услышать ту же историю от менестреля или непосредственного участника событий?
Впрочем, с этим вполне можно было бы смириться, если бы вторая принцесса продолжала бы оставаться не более, чем другом семьи. Но она, как и ее сестра, должна была превратиться в залог на политической арене. Филипп предпочел бы другой, разумеется, но Франциск не спешил идти навстречу и признавать объединение церквей идеей настолько блестящей, насколько она была на самом деле.  В эту игру, разумеется, можно было играть очень долго, раз за разом делая муравьиные шаги навстречу друг другу, вот только, если ардонскому кесарю не было, похоже, никакого дела до того, что на этот счет думают фигуры, то ивресский король никогда не забывал, что как минимум одна из них - плоть от его плоти.
- Вы, должно быть, знаете, Фреду, что мы с вашим отцом вели переговоры о еще одной помолвке: между принцессой Элиз и моим сыном. Однако, я опасаюсь, что Иврес для вашей сестры может стать тем же, чем для вас сейчас становится Лантарон. Она тоже ведь в первую очередь принцесса, и тоже думает о благе своего народа, но каково ей будет в стране, где библиотеке всегда предпочтут гардеробную башню? Не придется ли ей ломать себя для того, чтобы прижиться при дворе? Или, того хуже, всю жизнь носить маску?
Или - совсем ни в какие ворота - ломать двор, который и без того настрадался вдали от обычных развлечений, пока корона была у болезненного и подозрительного Луи, в каждой охоте видевшего лишь опасность простудиться, а в каждом госте на любом пиру - отравителей. Впрочем, о том, что Эльза будет иметь на двор хоть какое-то влияние, король пока предпочитал молчать. Франциск, разумеется, первым должен был узнать, что в его дочери заинтересован не Раймон, а кронпринц. А там, одному Создателю известно, сойдутся ли они на новых условиях. И все же, прежде чем эти условия выдвигать, Филипп хотел убедиться, что не потеряет от такого брака куда больше, чем мог бы выиграть. В конце концов, Иврес был ему слишком дорог, чтобы рисковать им ради прихоти одного из детей.
- Вы знаете Кастийон, знаете свою сестру и знаете своего отца, как и то, что если он решил, что этот брак необходим, он уже не отступит. Но отступить могу я. Вы, хочется верить, беспокоитесь о счастье своей сестры, а я - своего сына, поэтому прошу вас ответить мне искренне: как вы считаете, не будет ли лучше для всех оставить отношения между нашими королевствами добрососедскими, не превращая их в родственные?

- Как бы поступил на его месте я?
Филипп удивленно поднял брови, слушая, как самоотверженно защищала Фредерика сестер от незавидной участи стать однажды Великой герцогиней, и отца от шквала критики, который, по ее мнению, наверно, должен был бы обрушить на его голову ее собеседник. Ему и в самом деле было,за что критиковать Франциска, и список был не то чтобы короток, однако нежелание прислушиваться к чувствам дочерей в этом списке были отнюдь не на первом месте. В его начале следовали претензии куда более приземленные: ардонец не видел союзников у себя под носом, старательно превращая их если не во врагов, то в равнодушных. Что же касается брака, казус заключался в другом. Система ценностей Франциска не была единой для него самого и для окружающих его людей. И выходило удивительно: Фредерика, прекрасно понимая, в чем состоит долг принцессы, готова была жертвовать своими чувствами ради... Нет, не страны, а ради неожиданно вспыхнувших чувств отца, который, похоже, считал, что долг короля заключается исключительно в том, чтобы найти того, кто мог бы заменить его у алтаря. А впрочем, это должно было остаться на его совести. Филипп пожал плечами.
- Женился бы на дочери Великого герцога и не позволил бы конфликту вспыхнуть, чтобы его не пришлось гасить вашими силами.
Этот ответ казался очевидным, и если эта очевидность оскорбляла принцессу, ей лучше было бы не задавать провокационных вопросов. Договоры должны выполняться - истина была не нова  но почему-то всегда находился кто-нибудь, кто считал, что сам он выполнять их не должен. Любовь, конечно, была хорошей штукой. Филипп давно уже перестал недооценивать ее, и, пожалуй, в определенном настроении мог бы даже согласиться с тем, что иногда любовь стоит короны. Но Франциск хотел получить и то, и другое, откупившись дочерью. Это было неправильно, и Филипп не был бы удивлен, если бы Кастельмарре засмеялся своему кесарю в лицо. Он и сам готов был, когда неожиданно выяснилось, что в жены Раймону, вопреки договору, прочат другую принцессу. Принцессу, которая лбит читать. Филипп едва сдержался, чтобы не хмыкнуть совсем уж скептически, услышав, что Эльза может начать перестраивать его замок по своему вкусу. Интересные, что ни говори, вскрывал этот разговор подробности.
- В Форменосе нет библиотеки не потому что я не нашел для нее комнаты, Фреду. Вы считаете, что ваша сестра действительно должна ради своей книжной прихоти идти против того, каким я хочу видеть свой замок? Думаете, это будет слишком сложно для нее - изменить не Кастийон, чтобы он понравился ей, а себя, чтобы она понравилась Кастийону?
Потому как с переменами в том, за что он боролся и что строил так долго, Филипп мириться не собирался. Еще с четверть века назад аллионский двор добробушно посмеивался, считая его не более, чем глупым и напыщенным братом умного короля, который привел бы страну к пропасти, доведись ему сесть на трон, но Иврес процветал, а Аллион пожинал плоды своего ума. Так и теперь кто угодно мог с высоты своих шестнадцати чувствовать собственное превосходство над постаревшим, но не чтавшим умнее королем, пожимать плечами и даже сходительно вещать о приоритетах. Но этому кому-то придется либо отказаться от возможности однажды взойти на трон, для которого Филипп сделал слишком многое, либо, несмотря на насмешки, которые будут сыпаться и на ее голову, сделать из себя ту, кто по праву сможет быть королевой Ивреса, а не просто представлять ардонский двор.
- Драгоценные камни в короне Ивреса разные, но ни один из них не нарушает общей гармонии. Одним из таких камней ей придется стать. Вопрос в том, сможет ли она выдержать огранку. 
Ответ Фредерики, точнее, ее вопрос о чувствах, заставил Филиппа мимолетно нахмуриться, что, впрочем, без труда можно было списать на очередной приступ боли. На всякий случай он даже начал растирать отказавшееся служить ему колено, хотя, по правде говоря, не помнил, которое из двух подвело. Вопрос выгоды этого брака и в самом деле стоял остро, и должен был решиться на днях переговорами с Франциском. Увы, Филипп слишком хорошо помнил, как неохотно идет тот на уступки, и как пытается в обмен на медяк выторговать золотой. Не то чтобы ардонская принцесса была медяком, нет. Но стоил ли статус девушки всего того, что ее отец хотел получить от такого союза? Король поднял взгляд и невесело усмехнулся.
- Пользу, Фреду? Разве ваша сестра сама по себе - недостаточно прекрасное приобретение для ивресского двора, чтобы искать еще какую-то пользу?
Выгода... Да, выгода от этого брака могла быть сомнительной. Но на это Филипп готов был закрыть глаза, если мог бы ответить на вопрос Фредерики, не вдаваясь в размышления. Если бы Флиппо был без памяти влюблен, ну или Раймон, раз на то пошло. Но единственной настоящей страстью второго было море, а кронпринц... Филипп Анри был слишком сдержан и скрытен, чтобы понимать его чувства. Хороший послушный сын и ответственный за свое королевство наследник престола. Но что под этим - поди разбери.
- Все мои дети прекрасно относятся и к вам, и к вашей сестре. Но почему вы говорите о переломанных чувствах? Принцесса Элиз уже отдала кому-то свое сердце, и этот брак разлучит ее с избранником?