Одним из важнейших государственных дел Филипп всегда считал борьбу со всевозможными кризисами, среди которых кризис династический занимал далеко не последнее место. Эта убежденность не давала ни малейшего шанса каким-нибудь  угрызениям совести проявить себя, когда, отбросив в сторону - в прямом или переносном, это уж как повезет, смысле - он приказывал пропускать к нему в кабинет королеву в любое время, когда она посчитает нужным увидеть его.  Она же, во всяком случае, Филипп был в этом уверен, помогла ему пережить взросление четверых из восьми его детей, ну или помогла им пережить этот непростой для него период. Сработала она и сегодня, когда в обход всех безмерно важных дел его захотел вдруг видеть Раймон. Доложил об этом секретарь, и Филипп тут же приказал пригласить к нему принца, вдогонку сделав сложное лицо, которое должно было значить, что ему приходится ради этого откладывать решение очень важных государственных проблем. Секретарь на своем месте был недавно, мог и поверить.
Лицо Раймона, когда он ворвался в кабинет, было ничуть не менее сложным. Король даже засмотрелся, ожидая, пока вся эта гамма чувств облечется в слова: говорил сын обычно даже лучше, чем играл лицом, и Филипп не всегда мог разобрать, гордится ли он или все же завидует - даже в лучшие времена язык у него был подвешен не так хорошо. И на этот раз Раймон не сплоховал. Первая же фраза заставила короля перебрать в голове с десяток вариантов того, что могло случиться и тут же - что можно с этим сделать. Быстро выдать проблему замуж? Казнить кого-то, свалив вину? Откупиться высокой должностью? Пауза, выдержанная сыном, была недостаточно долгой, чтобы хвататься за сердце, но достаточно, чтобы успеть вспомнить о возрасте. Так что, когда сын наконец свел вопрос к аллионской академии, вместо совсем уж неподобающего случаю вздоха облегчения Филипп поднялся из своего кресла и пересек кабинет  походя похлопав принца по плечу и, в конце концов, надавив на это плечо так, что у того не осталось другого выхода, кроме как усесться на стоящий тут же стул. К столу он вернулся с двумя кубками и одной бутылкой очень старого коньяка. Примерно настолько же старого, насколько старым после таких шуток чувствовал себя он сам. Нет, ерунда какая-то, Филипп точно знал, что ему все еще двадцать, а то что великовозрастный артист за его столом, который называется его сыном, ему, считай, ровесник, - так это еще ничего не значит. Откупорив бутылку, он разлил по кубкам напиток цвета старого золота, один взял сам, на другой кивнул сыну. Выпил. Вообще-то он надеялся, что ему и говорить ничего не придется. Что Раймон, только глотнув живительной влаги, вскочет, закричит, что он все понял, и убежит. Но нет.
- Академия Дейрона? - переспросил он наконец, когда понял, что так просто не отделается. Переспросил, не понимая толком, что хочет услышать сын, который бредил своим флотом похлеще того, как он сам, в свое время, бредил перевязью Первого маршала. - Нет, конечно. Зачем она тебе? И без нее раньше прекрасно жили. Будешь ходить в чьей-нибудь команде лет десять, потом выкупишь какой-нибудь старый бриг, который не жаль разбить. Разобьешь один-другой, научишься. К пятому десятку сможешь уже и на адмирала претендовать.
Честно говоря, от упоминания пятого десятка его и самого бросало в дрожь. Но к пятому десятку он научился это скрывать.
- Могу я узнать, что заставляет тебя сомневаться в том, в чем ты не сомневался с тех пор, как сказал "море" раньше, чем "папа". Я кстати до сих пор не простил.

Таких вот Неустрашимых в каждом прибрежном городе было немало. Где бы они ни начинали свой триумфальный путь, заканчивали его всегда в прибрежных городах, на виселице. Не то чтобы Раймону грозило именно это, но Филипп надеялся на то, что правда в шутках отпрыска останется лишь той самой пресловутой долей. Он многозначительно хмыкнул и отсалютовал сыну кубком.
- Зато все при деле.
Шутки, впрочем, закончились быстро. Раймон опять перестал улыбаться, и опять эта маска вселенской грусти обосновалась на его лице. Но теперь он говорил, и Филипп не перебивал его, только задумчиво хмурился и иногда едва заметно качал головой. Ренье, возможно, понимал своего брата куда лучше, чем тот мог себе представить: в конце концов, его самого тоже призывали, и ему тоже не было возврата. Возможно, именно поэтому он не спешил. А Раймон спешил, и поэтому на полном ходу врезался в те преграды, которые Ренье спокойно и заблаговременно обходил.
Он замолчал, бросив напоследок два вопроса с такой легкостью, с которой Филипп хотел бы на них и ответить. Нужен ли был ему сын, который выше интересов страны поставил бы свои собственные? Вопрос казался бессмысленным по самой своей сути. Король сохранял тишину еще с десяток секунд, внимательно глядя на Раймона, ожидая, не добавит ли тот что-то еще, но принц молчал, отвечая не менее пристальным взглядом. Филипп кивнул.
- И не вернется? - повторил он то, что сын сказал минутой ранее, но почему-то не осмелился повторить. - Что может быть хуже... Разве что повторить судьбу Корлиса Рейвенора, который маялся при дворе кронпринцем, королем, а потом все равно не ушел от своей судьбы и моря, отправившись на простую прогулку в прибрежных водах.
Корлиса море тоже звало, во всяком случае, король Гаррольд, его отец, нередко упоминал об этом. Филипп отпил из кубка, стараясь не думать о том, что любая история повторяется дважды. В руках Единого были жизни детей Его, и только Он знал, когда настанет время призвать к себе каждого. Нет, король не боялся того, что его сын погибнет в море, во всяком случае, не более, чем боялся его смерти от болезни или несчастного случая. Куда больше он боялся все время видеть принца таким же унылым, каким он был сегодня. По сравнению с этим, даже торжественное вдохновение, вдруг снизошедшее на Раймона, не показалось ему нехорошим признаком. И зря, наверно. Уже в следующее мгновение сыну удалось удивить его. Не самым приятным образом. Филипп сначала даже подумал, что ослышался, но стоило ли всерьез на это надеяться?
- Герцогом Монгайяра? - переспросил он. Титул герцога Монгайяра принадлежал ему не с рождения, но земли эти долгие годы он считал не просто своими, а лучшими землями Ивреса, не говоря уже о других королевствах. Любил их и гордился ими, и титул планировал передать тому, кто сможет оценить их по достоинству. Дети, похоже, мало интересовались его планами и уже мысленно поделили все, что могли поделить. - А ты не слишком рано тянешь за ним руки, Раймон? Возможно, Ренье уйдет в церковь. Но кроме него есть еще Этьен и Альдерик. Не говоря уже о том, что эти земли могут остаться и за короной.
Черт бы побрал этого Раймона. Филипп знать не знал, что простые, в общем-то слова могут отозваться такой неожиданной болью. Не думал, что кто-то в его семье, во всей этой стране, ждет его смерти, спасибо хоть не торопит пока. А ведь он не то чтобы слишком уж зажился на свете - пятьдесят пять - не так уж и много, а Ивресские короли всегда были долгожителями. Ролан Ришкур умер в шестьдесят девять, в разгар охоты, и кажется, многих этим удивил тогда. И каждый из его детей был опечален его смертью, а эти, выходит, уже ждут. Рано - он еще многое должен сделать, но, быть может, Филипп Анри справится не хуже? Вот и Раймон уже заранее готов ему помогать, молодец какой. Может, и остальные готовы. Может, и правда, верят, что справятся лучше, чем постаревший отец? Ну конечно, справятся они... Те самые люди, которые никак не наберутся смелости разобраться с собой. Молокососы... Даже не обидишься на них толком - самому смешно. Хотел допить коньяк, но так и не поднял кубок, вместо этого отодвинув подальше.
- Скажу тебе откровенно, я всерьез рассчитываю на то, что тебе не хватит одного корабля, Раймон. Что тебе нужен будет флот,и, что как бы он ни рос, тебе будет ее мало. Я хочу, чтобы ты стал адмиралом и сделал флот Ивреса лучшим в трех королевствах, - а это, разумеется, отменяло все планы уйти в море и не вернуться. По большому счету, даже уходить в море слишком часто адмиралу не придется, но до того времени, как принц дослужится, быть может, еще успеет наплаваться. - Быть адмиралом  - совсем не то же самое, что капитаном. Адмиралу нет нужды выбирать между титулом и званием.
Особенно если дела герцогства не лежат грузом на плечах одного лишь герцога. И дело даже не в том, чтобы найти хорошего управляющего. Раймону нужна была супруга и, похоже, такая, которая смогла бы возвращать его время от времени на грешную землю из его воздушных замков. Или морских? Ну или хотя бы уверенно принимать решения, когда принц в очередной раз задастся глубокими философскими вопросами на мелких местах. Король попытался вспомнить, какие метания терзали его душу в молодости, когда он стремился к маршальской перевязи, и не смог. Впрочем, может, во всем была доля его вины: он с самого начала давал выбор там, где надо было отдать приказ. Что же, это, пожалуй, еще можно было исправить.
- Хочешь готовый ответ? Получай.
Он дернул за шнур колокольчика, и вскоре дверь кабинета распахнулась, а на пороге с поклоном появился секретарь.
- Его Высочество не едет в Аллион. Прикажите прислуге разбирать его вещи и подготовьте соответствующие письма в Академию и Его Величеству Дейрону.
Ничем не выдавая своего удивления или замешательства, секретарь вновь поклонился и убрался с глаз долой, а Филипп долил в кубки благородного напитка и взглянул на сына с довольной улыбкой.
- Им понадобится с четверть часа. Значит, у тебя есть пятнадцать минут, чтобы убедить меня в том, что я ошибся, и ты действительно должен ехать в Крейген.

Филипп, конечно, не ждал, что сын и в самом деле выдаст ему продуманную речь на заданную тему. Не этот сын, во всяком случае. Вот Ренье мог бы. Он и сам в свое время, наверно смог бы, не от избытка ораторского таланта, а просто потому что не осмелился бы нарушить прямой приказ отца, даже если Ролан приказал бы пройтись по этому набинету на руках, одновременно распевая гимн святой Катарине, ну может, сфальшивил бы немного. Его дети отнюдь не испытывали перед ним того же трепета, и Филипп никогда не мог ответить даже себе, радует его это или напротив печалит. Знал только, что любое его действие не будет априори считаться ими безупречно правильным, как он сам расценивал поступки старого короля, все, кроме одного. С другой стороны, их семья была семьей, а братья относились друг к другу так, как должны относиться друг к другу братья. Уже одно это стоило всех жертв, которые были принесены на этот алтарь, всех тех ошибок, которые они с Асдис допустили, воспитывая принцев. Вот, например, убедительно врать Раймона так и не научили. Мудрости, ну дадо же сказать... Филипп выразительно хмыкнул, уже понимая, что ему все равно приятно.
Бокал он, конечно, тоже поднял, хоть и не спешил опрокидывать его в себя так, как это сделал сын. Сделал один неторопливый глоток, прокатывая по языку вкус и аромат, покачал головой и плеснул Раймону еще.
- А теперь возьми и выпей как положено пить коньяк, а не северные настойки, которые только для растираний и годятся. Не сможешь рассказать, чем букет девятнадцатого отличается от двадцать четвертого, опозоришь Иврес, - король усмехнулся, но совершенно беззлобно, - адмирал...
То ли благодаря коньяку, то ли  сам собой Раймон все же справился и вернулся в свое обычное состояние. Артист... Филипп не знал, что думать: каждый из его детей был так или иначе похож на него, как будто восемь зеркал отражали его не лицо, но саму душу с разных сторон. Но порой следить за этими отражениями со стороны было делом по-настоящему пугающим и рождали лишь один вопрос: "Неужели и я вот так же?" Он не спешил поднимать сына с колен: сам преклонил - сам встанет. Король лишь немного наклонился к нему, чтобы прямой взгляд в глаза лишил сына любых иллюзий насчет того, что он просто шутит.
- Не сомневаюсь в том, что своего ты не упустишь. Ты же Ришкур, в конце концов. Но не думай, что Монгайяр достанется тебе просто так. Эти земли я отдам только тому, кто оценит их по-настоящему. Подумай над этим. Теперь можешь идти.