По дороге в Аркарум, Филипп, как и обычно, не мог удержаться от воспоминаний. Так бывало всегда, когда ему случалось вновь и вновь проделывать этот путь. Он вспоминал, как много лет назад загонял коней, чтобы как можно быстрее добраться до реки, а затем долгими днями слонялся по палубе корабля, высматривая порт. Вспоминал, как впервые получил благословление Гаррольда на брак с его племянницей, и то, как сопровождая ее на прогулке к монастырю святой Катарины, все еще не мог сообщить ей эту новость, да и сам едва ли мог поверить в то, что она когда-нибудь согласится отречься от демонов, принять веру. В то, что его планы - не просто облачные замки, которым суждено рассеяться лишь от того, что ветер подул в другую сторону.
Теперь все замки вокруг были самыми настоящими, твердо вросшими в землю фундаментами. Асдис была рядом и восьмеро принцев и принцесс были, на взгляд Филиппа, вполне надежной гарантией того, что однажды это все не закончится самым бесславным образом, например, он просто проснется в Вальдалене накануне турнира в честь коронации сестры Асдис с отчетливым пониманием: не следует чередовать хорошие южные вина с паршивыми северными настойками на травах.
Нет, в бездну все эти мысли! Прошлое, слава Единому, не возвращается, и теперь дорога к святой обители, хоть и оставалась той же самой, что была четверть века назад, казалась совсем другой. Теплый и сухой летный ветер вместо яркого, но холодного зимнего солнца, цветущие луга вместо покрытых первым снегом полей, и лес, встречающий не голыми остовами деревьев, но живой и укутанный темной густой зеленью.
Пожалуй, не стоило въезжать в лес. Филипп помнил его совсем небольшим, почти рощей, которую они с принцессой тогда, много лет назад, когда сами были в том возрасте, в котором теперь находились их дети, преодолели за час, чтобы выехать к стоящей между холмами громаде монастыря. Но тогда они выехали раньше, а может, ехали быстрее, сейчас же холмы и густые кроны мгновенно проглотили катящееся по небу огненное колесо, оставив путешественников в сгущающихся сумерках. Сколько еще впереди оставалось леса, Филипп не знал, но ведь не могли эти деревья тянуться вечно. Дорога вот-вот должна была вывести их к стенам обители, и, чтобы удостовериться в этом, король отослал одного из сопровождавших их гвардейцев вперед. Отослал бы и второго, чтобы то и дело не пытаться различить на его лице, которое совершенно ничем не провинилось, насмешку, но присутствие одновременно жены и сына и уверенность в том, что приближающаяся королевская свадьба должна была, как мед, манить к себе не только мошенников и карманников, но и разбойников всех мастей, желающих поживиться за счет съезжающийся в столицу знати, не позволило проявить такое легкомыслие.
- И вот, когда я уже был уверен, что этот чернокнижник закончит свое черное дело и прикончит меня своим проклятием, - продолжал он прерванный рассказ, - Создатель - твоя мать не даст соврать - разверз небеса и поразил демонопоклонника молнией в самое сердце. Украденный им крест воссиял, освещая нам обратный путь, и реликвия вернулась к святым сестрам, в стены монастыря. А молитвы, произнесенные у того самого креста святой Катарины, всегда сбываются. Я, скажем, просил ее указать одной северной принцессе дорогу к истинной вере. А вот Ее Величество, кажется, упомянула о наследнике для меня и Монгайяра. Что же,  Единый щедрой горстью рассыпает по миру свои чудеса.
Он негромко засмеялся, придерживая перед собой одно из этих чудес. Альдерик, конечно, уже держался в седле, но к долгим дорогам все еще не привык. Сумерки сгущались, и откуда-то из глубины леса уже слышались голоса ночных птиц, а посланный вперед гвардеец не спешил возвращаться. Еще немного, и дорогу придется искать наощупь.
- И да не оскудеет рука дающего. Так что о чем бы вы ни молили, пусть это будет самое заветное. Ну так что, юноша, уже решили, о чем собираетесь просить святую? - Филипп обернулся, чтобы перехватить взгляд Асдис, которая не спешила дать понять, что эта история, пересказанная ее мужем множество раз, хоть немного ей надоела. - А что насчет вас, Ваше Величество?

Королева только покачала головой и улыбнулась, оставляя любопытство сына неудовлетворенным. Да и к чему отвечать сейчас, когда он еще не готов понять, что она имеет в виду? Сына куда больше разнообразных взрослых проблем интересовала возможность появления у него в доме котёнка, и не какого-нибудь, а сказочного, чем любые судьбы мира, и это, пожалуй, в шесть лет было самым правильным, кто бы там что ни говорил о настоящем королевском воспитании.

Альдерик, несмотря на то, как выразительно порой переглядывались между собой его няньки и наставники, был славным мальчиком, Асдис знала это совершенно точно, и никто в мире не смог бы, наверное, поколебать ее материнскую уверенность. Дело было вовсе не в слепой любви, иногда заставляющей людей утверждать, что черное – это белое. Просто она знала каждого из своих восьмерых детей намного лучше, чем знал их кто-то еще, и чуть лучше, чем каждый из них знал себя. Королева подмечала неуверенность Фельпьена, когда он задумывался над очередной стопкой бумаг, доверенных ему отцом. Видела, что Бланш хочет большего, чем просто быть идеальной дочерью, пусть никогда не скажет об этом прямо. И она знала, что Альдерик, как настоящий сын своего отца, не имеет привычки просто так признавать свои ошибки и замолкать на полуслове. Если только реальность не оказывалась вдруг слишком близка к его неуемным фантазиям, которых так приятно пугаться, зная, что это не более, чем фантазии. Наверно именно тишина, внезапно заглушившая его голос, а не пропавший гвардеец, не лужи крови, не коряги, живо напомнившие Асдис зачарованный лес, который, если верить случайно услышанным рассказам, теперь стал настоящим хозяином Вальдалена, напугала ее по-настоящему. Холод, которого не бывает даже в декабре, не говоря уже об июне, пробрался к самому сердцу, а сердце это начало отбивать бешеную дробь. Она и без советов со стороны хотела бы сделать то, что позволило бы ей оказаться как можно дальше отсюда. Пустить коня в галоп? Хотя бы. Но сдержалась бы, остановилась, вспомнила бы о том, что она – королева. Но королева не нарушает приказы короля, а спорить с этим не было никакого желания, поэтому, кивнув, она изо всех сил хлестнула коня поводьями.

Времени отвечать на вопросы сына больше не было. Времени вообще не было – оно словно остановилось, оставляя только стук копыт по ставшей узкой дороге. Асдис вывела коня вперед, позади оставляя гвардейца, и стараясь оборачиваться как можно реже. Выходило это, конечно, из рук вон плохо – за сына и мужа она беспокоилась куда сильнее, чем за себя или за то, что не увидит впереди на дороге какой-то преграды, в конце коцов, кони, любезно одолженные в королевской конюшне Дейрона, были обучены достаточно хорошо для того, чтобы справляться с такими проблемами и без участия наездника. Во всяком случае, так королева думала ровно до тех пор, пока жеребец не взбрыкнул, вставая на дыбы и едва не скидывая Асдис со спины. Сказывался возраст – в молодости, пожалуй, ее вряд ли бы испугало и такое, но сейчас сердце пропустило несколько ударов, чтобы спустя мгновение снова бешено заколотиться и заставить ее ахнуть, спрыгивая с коня и живо отскакивая в сторону. Из рассеченной грудины животного полилась кровь, оно издало несколько предсмертных хрипов, резко падая на землю, а перед глазами Асдис предстал...

– Драуг, Филипп! – воскликнула она то, что уже стало очевидным, а рука сама собой потянулась к закрепленному на поясе ножу. Тому самому, который уже спас ее один раз, в том проклятом лесу, а перед глазами встали, как живые, картины давнего прошлого. Истекающее слизью огромное разбухшее тело, когти и кровь – совсем не человеческая. К горлу подкатила тошнота, и королева нервно обхватила пальцами рукоять кинжала. Что семнадцать, что сорок три – не тот возраст, в котором женщинам надлежит бороться с умертвиями. Она бы, пожалуй, и не боролась, да разве был теперь выбор? Выхватив меч, на драуга понесся, выезжая вперед, гвардеец, и Асдис, продолжая отходить назад, на секунду позволила себе зажмуриться, когда услышала сдавленный мужской хрип.

Создатель, только бы с мужем и сыном было все в порядке. Только бы с ними. Но слышал ли Создатель ее молитвы?

Иногда Филипп позволял себе надеяться. На что-то невозможное, на чудо, на божестаенное вмешательство. Нечасто. Он надеялся на отца и на то, что тот не поставит традицию выше блага государства. Надеялся на брата и его здравый смысл, а может, страх перед смертью. Надеялся, когда выдавал принцессу Каролину за принца Филиппа Анри. Надеялся сейчас, до последнего, до слепоты, до детской веры в добрых фей надеялся на то, что лужи на дороге - дело недавнего дождя или хотя бы разбойников. И как всегда, проиграл. Крик Асдис острым лезвием перерезал надежде глотку.
Филипп мгновенно натянул поводья  заставляя скакуна едва не врости в землю, и тут же оказался на земле рядом с женой.
- До монастыря, - хоть раз в жизни он должен был послушать, и сейчас момент был самым подходящим. - Не оглядываясь!
Он хлопнул коня по боку и выхватил меч. Не думать о сыне, о том, что тот сидит в седле неуверенно, о том, что он не знает дороги, о том, не скрывается ли там, дальше  еще один драуг. Только цель. Только лишь одна цель.
Гвардеец тоже помнил о цели, и помнил о долге. Больше он не помнил ни о чем, или не знал, потому что, нанеся твари удар наотмашь, который несомненно прикончил бы любого противника - любого живого противника - он позволил себе глупость развернуться. Быстро. Но недостаточно быстро. Мертвец не чувствует боли и не истекает кровью. Мертвец тоже видит только цель - живую плоть, оказавшуюся в пределах его досягаемости. Драуг с размаху запустил когти в спину солдота и сдернул его с коня. Но о его судьбе Филипп тоже не задумывался. Не сейчас. Разрубить монстра надвое, совет, данный когда-то давно совершенно будничным тоном, как будто это само собой разумеющаяся истина. Просто разрубить его до того, как он сожрет одну жертву и примется за другую.
- Асдис, назад. Назад!
Слишком далеко. Всего несколько шагов, но - слишком. Меч рвался в атаку, и Филипп поднял руку для удара. И замер, услышав из-за спины мертвеца детский голос. Будь он в проклятом лесу Вальдалена, он позволил бы себе поверить, что это морок, но и это было бы ложью. Хоть раз в жизни Альдерик должен был послушаться. Не сегодня.
Драуг тоже заинтересовался. Голосом ли, или живым теплом, которое было ближе. Тварь начала оборачиваться и, понимая, что ему не хватает всего шага, понимая, что не успевает ударить так, чтобы уничтожить отродие бездны, понимая, что один в один повторяет ошибку гвардейца, чья кровь теперь заливала морду монстра, Филипп не имел другого выхода, как атаковать.
Меч с чавкающим звуком вгрызся в подреберье драуга, и потребовалось усилие, чтобы вытащить его из разлагающейся плоти. Ничего. Мертвец не упал и даже не пошатнулся, лишь оглянулся и следующий удар перехватил когтистой лапой. Филипп не знал, как ему удалось не разжать ладонь, когда тварь легко вывернула его запястье вместе с оружием так, что, казалось, даже жилы не в состоянии будут удержать сустав на месте. Из горла вырвался крик вперемешку с проклятием, но кто мог бы проклясть нежить сильнее, чем она уже была проклята? Драуг опять занес лапу, на этот раз метя в Асдис.

В жизни повторяется все, так или иначе. Но удачи так часто хватает всего на один раз. Тогда, двадцать пять лет назад Филипп не слишком-то оценил ту удачу, которая свалилась на него в проклятом вальдаленском лесу, и, конечно, жизнь не могла не ответить ему на это уроком, как всегда жестоким.
Меч требовал боя и крови - живой крови. Рукоять разгоралась в холодной ладони тлеющим углем, и каждый удар стального ее сердца был сильнее предыдущего. Но и священная реликвия на этот раз была совершенно бессильна перед порождением тьмы. Разрубить тварь надвое - отличный совет, который кажется интересным выховом, когда тебе тридцать. В пятьдесят - насмешкой. Гнев придавал силы, страх заставлял забыть о боли, и все же если бы только меч мог, как когда-то в руках святого, превратить его вместе с мертвецом в столб пламени, Филипп молился бы об этом. Или не молился бы: молитва вычеркивала из жизни драгоценные мгновения, которые можно было потратить на еще одну попытку. Глупо выпрашивать у Создателя то, к чему сам не приложил усилий, - разве не здесь он говорил об этом Асдис?
Отродье занесло лапу. Как будто колдовской  сон окончен, видение, навеянное болотными туманами, развеялось, и они опять там, опять в шаге от смерти, только теперь она идет навстречу. Хороший был сон, и пусть проснуться значило сбросить с себя четверть века - плечи нередко ныли под весом этой четверти - Филипп готов был просить Единого не дать ему проснуться. Но ведь глупо выпрашивать, очень глупо... Тварь размахнулась, и он, перехватив оружие левой рукой, зеркально повторил замах. Асдис упала от удара, и секундой позже о землю ударилась давно мертвая голова, а тело, из груди которого все еще каким-то невероятным образом вырывался последний захлебывающийся рев, осело под ноги.
Филипп бросился к жене, убрал разметавшиеся по ее лицу волосы, провел ладонями по лбу, вискам, убеждаясь, что под тонкой кожей все еще бьется пульс. На шее - глубокая царапина, еще одна - на плече. Рукав платья пропитался кровью, и волосы слиплись, но веки королевы дрогнули, давая понять, что спасительный удар не опоздал.
- Асдис... - он шумно выдохнул. - Слава Создателю, Асдис. Все будет хорошо. Пожалуйста, потерпи.
И опять ей и только ей придется нести в себе ту боль, для которой она слишком хрупка, которую не заслужила, которая должна была обрушиться на кого угодно, только не на нее. Испытания, которые готовило им небо, были слишком жестокими и слишком однообразными. Ей - боль. Ему - полное и беспощадное бессилие перед тем, что всегда было сильнее него, сильнее любого из смертных. Говорить и пытаться отвлечь - вот и все, что он мог делать сейчас, как и двадцать пять лет назад.
- Мы уже близко, Асдис. Доберемся до обители, и у святых сестер найдутся мази, чтобы унять боль. Да и сами стены - тебе сразу станет легче. Сможешь удержаться в седле?
Говорить - и не думать о страхе, запускающем ледяные когти в сердце. Боялся ли он точно так же, когда держал ее на руках, вслепую шагая по проклятому полному чудовищ лесу? Он не помнил, но сейчас страх разливался по жилам вместо крови. Страх, что он может потерять ее. Страх, что забыл сказать что-то важное, что нельзя говорить сейчас ни в коем случае, потому что прозвучит это не иначе, как прощанием. Нет, никаких прощаний, двадцать пять лет - все еще слишком мало, как и восьмеро принцев и принцесс. Только вернуть коня, хотя бы одного, и добраться до монастыря - и тогда все окажется позади, еще одной страшной сказкой в которую никто не поверит.
То, что он и в самом деле забыл, или почти забыл, он понял лишь тогда, когда пересекся взглядом с сыном. Взгляд этот выдернул из прошлого, как рыбак вытаскивает попавшуюся на крючок долгожданную добычу. Альдерик выглядел испуганным и растерянным, но на нем не было заметно ни царапины. Губы Филиппа шевельнулись в благодарственной молитве, но уже в следующий миг на лице его можно было прочесть лишь закипающую под коркой усталости ярость: эта выходка Альдерика затмевала любые другие. Не думая отойти от жены, так и стоя рядом с ней на одном колене, он обратился к сыну.
- Ты должен был скакать до монастыря. Кем ты себя возомнил, если считаешь, что можешь ослушаться своего короля?