В осенних охотах была своя прелесть. Можно даже сказать, некоторая поэзия была. Алистер бывал поэтом разве что по необходимости, но, пожалуй, мог бы составить какой-нибудь захудалый сонет об умытых дождями скалах, преющих листьях и вечных звездах, сияющих над укрытыми первым снегом горными вершинами. Или это горные вершины должны были быть вечными, а звезды изменчивыми для того, чтобы, задумавшись над глубокомысленным парадоксом, слушатель не обратил внимание на отсутствие смысла.
Он свалил в кучу несколько пустых бутылок, найденных в охотничьем домике, прежде чем начать выстраивать их в ряд на каменной ограде. Сегодня у них должна была начаться вторая жизнь, правда, тут же закончиться окончательной и бесповоротной смертью. Наверно, из этого тоже можно было бы вывести какую-то метафору или не менее бестолковую околофилософскую идею, но мир однозначно не созрел еще до таких высот мысли. Подумав о высотах, Алистер опять невольно вернулся к горам. Что-нибудь точно нужно было сочинить, не пропадать же даром этим осенним красотам. Расставив бутылки, он отмерил от оградыдвадцать шагов и оказался на опушке подступавшего почти к самому дому. Вскинул руку с пистолетом, подумал, отступил еще на пять и начал заряжать оружие. Оружие было хорошим, ардонским, и хотя ему, на вкус Фельсенберга, не хватало инкрустации золотом или слоновой костью, скажем, едва ли кто-нибудь мог бы обмануться нарочитой скромнюстью украшенной простой резьбой рукояти и посчитать его дешевкой. Ему нравились пистолеты. Тонкостью и сложностью механизма, а еще тем, что били они издалека, зачастую не давая противнику понять, почему уже через мгновение у него снесет полголовы. Было в этом что-то от рока, от божественного проведения, так что неудивительно, что Алистеру нравилось. Правда, в голову еще попробуй попади. Без тренировок не обойтись, так что, пусть порох был недешев, пусть с каждым выстрелом механизм пистолета снашивался, он все равно не отказывал себе в тренировках, на месте мишени воображая себе голову узурпатора. Уже давно без злости, но каждый раз все с большей уверенностью в том, что рано или поздно настоящая окажется на мушке. И тогда главное не торопиться. Кажется, именно не торопиться у Алистера и получалось лучше всего. Не спешил он и с первым выстрелом, давая вытянутой руке ощутить тяжесть оружия, но все еще не задрожать от напряжения. Порох вспыхнул, первая голова Франциска раздетелась с предсмертным звоном. Алистер оскалился, довольно кивнул и только тогда обернулся на голос.
Женские голоса звучали здесь совсем не редко, но этот был особенный, хотя бы потому что принадлежал той, которая значительно отличалась от других бывавших в охотничьем домике дам. Смотри-но-не-трогай, или просто Софи. Сестра Раймара, которая совершенно, казалось, не разделяла интересов брата и вообще разве не должна была уехать вместе с ним? Наверно, не должна. Раймар, очевидно, не просто доверял другу - он знал, что не будет предан. Фельсенберг и не предавал, но ведь никто не говорил, что это должно даваться легко и просто.
- Как считаешь, - спросил он в ответ, продолжая перезаряжать оружие, - можно ли написать про тишину над вершинами гор и спящих в лесу птиц так, чтобы не оказалось, что это уже кто-нибудь до тебя сочинил? Может, добавить в конце какую-то простую фразу, в которой при желании, можно найти двойное дно? Это спасет дело?
Алистер улыбнулся девушке. Смотри,  но не трогай. Правда, на то, чтобы учить,  запрета ведь не было. А то, что предмет изучения Софи выбрала весьма странный, так кто же виноват. Может, боялась разбойников в своей глуши. Может, хотела поиграть в кавалериста. Почему бы и нет? Все развлекаются так, как умеют, в жизни, в которой и заняться-то больше нечем.
- Конечно. Раскрой ладонь, - он аккуратно вложил оружие в ее руку, придерживая своей, вставил ключ в замок пистолета и несколько раз повернул. - Теперь взведен. Стоять лучше вот так, вполоборота. И устойчиво: ногу сюда, а эту - прости уж, вот сюда. Выбирай цель.
И пока девушка думала, какая из голов бастарда нравится ей больше, Фельсенберг поднял ее руку вместе со своей, переводя ствол от одной цели к другой

Для выстрела, конечно, было слишком рано, и, когда Софи выбрала наконец, Алистер собирался объяснить ей, что делать с целью дальше, как брать на мушку, увереннее держать руку и при этом не пострадать от отдачи. Но выстрел прозвучал почти мгновенно и так неожиданно, что он едва не присел, и уж точно дернул рукой, которой придерживал кисть девушки. То ли это ничуть не помешало, то ли наоборот помогло, но очередная голова разлетелась с таким звоном, как будто была просто бутылкой.
- У тебя совершенно точно талант, - он задумчиво обернулся к стене и убедился, что мишеней без обмана стало меньше. - Уж мне можешь поверить.
Когда он опять перевел взгляд на Софи, прямо ему в переносицу смотрел ствол оружия. Оружия незаряженного, но от этого неприятное ощущение - не страх, как ни удивительно, а что-то сложное и нераспознаваемое, но замешанное на растерянности, злости и непонимании, примерно то же самое, что чувствовал он много лет назад, покидая королевский дворец в Айнрехте, - даже не думало отступать.
- Не надо. Мир еще не готов к такой потере.
Фельсенберг не имел ни малейшего представления о том, что отразилось на его лице в тот момент, когда едва ли не единственной мыслью в голове билась та, что в нормальные времена Софи за такие шутки предстала бы перед судом по обвинению в  государственной измене, но, когда он тыльной стороной ладони отвел от себя дуло, благожелательная улыбка успела уже вернуться на его губы, разве что не в глаза. Он взял из ее рук пистолет, чтобы вновь повторить всю ту же долгую процедуру перезарядки, которая так выводила из себя некоторых своей монотонностью, его же напротив успокаивала, как любой простой и понятный ритуал с предсказуемым результатом.
- Он уехал на юг. Думаю, с секретной миссией. Например, уничтожить древний орден злобных колдунов, замышляющих против королевского величества - ни на что меньшее он бы размениваться не стал.
Кажется, в ближайшем городке  до которого было полдня галопом, случилась ярмарка, с которой Раймар собирался привезти то ли еще больше выпивки, то ли и в самом деле ленты для сестры. Была ли шуткой его просьба оставить его цель в секрете, оставалось загадкой, но на всякий случай и, быть может, по привычке, Алистер держал обещание, несмотря на то, что из-за внезапной отлучки друга ему пришлось провести весь день, размышляя, чем бы себя занять. Впрочем, обернулось ведь не так уж и плохо. Вот, например, соревнование. К этому Фельсенберг точно не был готов. Его брови удивленно взлетели, да и губу пришлось закусуть, чтобы не улыбаться слишком уж широко.
- Ты, возможно, первая в мире женщина, которая ставит на кон разработки. Ладно, почему бы и нет?  Надеюсь, они стоят усилий. Что ты хочешь, если победишь ты?
А впрочем, едва ли Софи могла запросить что-то, что заставило бы его отказаться принять вызов. Потому что несложно сделать человеку приятно и дать понять, что видишь в нем соперника. Потому что процесс обучения был явно не завершенным. Потому что сама Софи с оружием была зрелищем довольно впечатляющим. Потому что сегодня наконец выдался прекрасный случай продемонстрировать свои блестящие способности тому, кто мог выразить свое восхищение так, как оные способности того заслуживали. Вдохновленный, в основном, последним, Фельсенберг развернулся к ограде, вскинул руку и выстрелил.

Чем ценна его жизнь - хороший вопрос. Правильные ответы не принимаются. Какова цена королевской крови? Сколько стоит жизнь наследника не только великой династии, но и одного из создателей этого мира? Люди говорят, тот, кто слышит стихию  не может погибнуть, не оставив наследника, иначе мир рухнет, лишившись одной из колонн. Но люди часто привирают ради красного словца. Улыбка Алистера, которую он и так не без труда поддерживал, искривилась, прежде чем окончательно потухнуть.
- Вы рвете мне сердце этим вопросом, фройляйн. Надеялся, что свет Единого, осеняющий мое чело, достаточно заметен.
Ставку Софи выбрала что надо. Точнее, что ей надо, она, вероятно, и сама не знала, но эта давала ей в последствии некоторые возможности, о которых девушка сейчас и не подозревала. К тому же флер таинственности и риска, на чем бы он ни был, на самом деле, основан, приятно щекотал нервы. У Фельсенберга просто не было шанса не согласиться.
- Даю слово.
Слово он держал всегда, быть может, потому что понимал цену королевской клятве. Клянутся без страха лишь те, для кого и клятва - не более, чем слово. Для королей, которым самими демиургами дарована власть над миром, разбрасываться ими - преступление. Слово Фельсенберга же было скалой - нерушимее многих нерушимых обетов. Да и разве маленькая Софи могла победить?
- Но ведь, ты же сама говоришь, я их еще не видел. Я думаю, это должна быть любовь с первого взгляда. Знаешь, что это?
Вот Алистер знал, и отнюдь не потому, что был влюблен сам, а потому что госпожа Удача сегодня явно воспылала к нему страстью. Выстрел получился идеальным: при всей его любви к огнестрельному оружию, Фельсенберг не думал, что оно и в самом деле способно на такие свершения. Он улыбнулся во все зубы и собирался еще хоть с полминуты посмаковать победу, тем более, что Софи шагнула к нему, явно намереваясь наградить его объятиями за такой невероятный уоовень мастерства, но та почему-то, вместо того, чтобы броситься на шею, вырвала из рук пистолет. Алистер воззрился на нее у удивлением, и в его взгляде ясно читался вопрос о том, что она собирается делать дальше. Оба варианта, которые приходили в голову: со злости зашвырнуть пистолет в ближайшую канаву или стукнуть им по лбу слишком явного фаворита соревнований, казались довольно бессмысленными. Впрочем, всего этого на его лице девушка прочесть не могла, поскольку сама в этот момент с не меньшим недоумением рассматривала свою добычу. И только тогда он понял. Подошел к ней, засыпал порох, зарядил и, ведя ее рукой, показал, как орудовать пыжом. Смеяться над Софи он, конечно не собирался. Тот, кто смеется над шестнадцатилетней девушки, не умеющей перезарядить револьвер, тот непроходимый идиот. Тот, кто смеется с шестнадцатилетней девушки, в руках у которой заряженное оружие, - часто к тому же мертвый непроходимый идиот. Алистер отступил на несколько шагов, полагая, что с колесцом она справится и сама, и оказался даже чересчур прав. Еще одна мишень разлетелась вдребезги, и пришлось приложить усилия, чтобы не выглядеть неприлично удивленным и даже похлопать великолепному выстрелу.
- Кому же еще верить, если не мне? Я никогда не лгу, сама видишь. Когда тебя однажды назначат генералом от артиллерии, вспомни своего старого учителя, который первым разглядел в тебе божью искру.
А ведь ее даже не учили целиться... Была какая-то вселенская несправедливость в том, что ему самому приходилось тренироваться, и вот она, какая-то девчонка, впервые взяв в руки пистолет, стреляет ничуть не хуже. Фельсенберг, пожалуй, начинал понимать тех  кто предпочитает этим новым изобретениям старый добрый клинок, да еще и выбирает тот, который потяжелее. Такой бой, конечно, был честнее. А с другой стороны, кому нужна чертова честность на войне?
Он перезарядил, взвел, но теперь не спешил бить навскидку. Бутылок оставалось все меньше, и не стоило полагаться на удачу. Подняв руку, он закрыл глаза, чтобы не увидеть, а прочувствовать тот путь, который должна была пройти пуля, покинув ствол, чтобы лишить гидру-Франциска еще одной головы, и только когда почувствовал в запястье слабость, за которой должна была последовать дрожь, открыл глаза, навел и выстрелил.
   

Чтобы всерьез рассуждать о любви, а уж более того, о любви с первого взгляда, надо было иметь совершенно особенный душевный склад. Фельсенберг таким был обделен, хоть и умел при случае состроить очень серьезную и глубокомысленную мину, а вот Софи подхватила философско-романтические размышления на лету, как будто только их и ждала. И хотя, по правде сказать, в любви юная герцогиня вряд ли хоть что-нибудь понимала, еще меньше - разве что во влечении, но лоб хмурила презабавно, так напоминая при этом старшего брата, как будто специально передразнивала его - Фельсенберг решил, что уже ради этого зрелища стоило начать разговор, который вряд ли мог привести к чему-то осмысленному. Чтобы, правда, тут же его и закончить однозначным и безапелляционным
- Ерунда. Все возможно.
Все возможно, а самое невозможное - возможнее всего. Барон Эймсбери, тролли б его танцевали, - отец бы удавил своего долгожданного наследника в колыбели, если бы знал, что его участь - быть бароном Эймсбери с подачки ныне мертвого соседнего короля и, быть может, лишь потому, что его ныне сидящий на троне брат и думать забыл о наследнике великой династии где-то на задворках своего королевства. Глупая, бездарная шутка судьбы - поменять местами его и ублюдочного Манхайма. Алистер ненавидел судьбу, а на случай, если судьбы нет, ненавидел бога. Не потому что он карал - о нет - за пошлый юмор, за то что он изощренно издевался и мерзко хохотал при этом со своих небес. А сказка о Йюргене-плотнике после всего этого вовсе не казалась сказкой, наоборот, шутка была вполне в стиле того, кто называл себя Единым. Вот только он, при всех своих недостатках, которые лицемерно порицал в людях, не имел привычки повторяться, так что все остальные имели возможность лгать так и сколько, как им вздумается. Алистер Фельсенберг не  видел причин не лгать. А барон Тайрон Эмсбери, тот, конечно, нет, тот был честнейшим человеком. Он неопределенно пожал плечами.
- Может и так. Откуда мне знать, если я ни разу не пробовал? Но ты могла бы научить меня. Вдруг у меня тоже обнаружится талант.
Впрочем, она и стрелять бы могла его поучить. Алистер закусил губу до боли, когда понял, что самым позорным образом промахнулся. Винить можно было хоть оружие, пусть ардонское, но далеко не новое, хоть вчерашние возлияния, хоть непостоянный ветер, хоть прыгающую вокруг и мешающую сосредоточиться Софи, но увы, факт оставался фактом. Мимо. Сам промах был не так чтобы очень обиден. И даже вероятность проиграть соревнование, в которую, несмотря ни на что, Алистер все еще не верил, не пугала. Но не триумф, а самое настоящее злорадство на лице герцогини было намного хуже. Та уже праздновала победу и мысленно попирала своей изящной ножкой поверженного противника. Фельсенбергу нравились изящные ножки, но отнюдь не тогда, когда они норовили его попрать. Он сжал зубы, выдавил из себя улыбку и процедил.
- Всегда, - победа вдруг неожиданно стала слишком важна, чтобы позволить ей вот так ускользнуть из рук. - Может, я и промахнулся исключительно ради этого, как думаешь?
Она и на этот раз решила действовать сама, не давая и шанса помочь с перезарядкой. Алистер знал, чем это должно было закончиться: взрывом пороха или простой осечкой. Правильный заряд - первооснова хорошего выстрела, а Софи, как бы быстро они ни училась, делала все впервые. Ее следовало бы остановить, переделать, оставить ей лишь возможность спустить курок. Это было бы честно. Он и собирался. Как только заметит что-то действительно опасное. Или как только она попросит. Или как только. Раздавшийся выстрел и одновременно звон стекла заставили его сжать кулаки, но, кажется, девушка была слишком рада очередной своей победе, чтобы заметить что-то. Он, конечно, тоже был рад. Несказанно рад.
Рука, которой засыпал порох, едва заметно дрожала. Нельзя было думать о поражении, но о чем-то еще - слишком сложно. Не читать же, право слово, молитву, а заговоров на меткий выстрел отчего-то никто не потрудился придумать.
Теперь Фельсенберг даже руку поднимать не торопился. Время ничего не значило, а вот попытка оставалась лишь одна. Молчал. Слушал. Слушать помогало всегда, тогда почему бы и не сейчас? Камни подсказывали, надо было лишь уметь услышать. Весь мир вокруг был камнем. Стена, на которой выстроены были цели, кремень в механизме пистолета, даже стекло бутылок, если подумать... Хотя как раз думать было ни к чему. Только чувствовать и слушать. Камень - не бог, камень не предает и не меняется. Правда, и до мелочных человеческих побед ему нет никакого дела. Он и не может их понять. Зачем быть первым, когда можно быть последним? Последним, что останется в этом мире, когда все остальное уйдет в прошлое.
Камень был спокоен и равнодушен, и щедро делился этим с тем, в ком текла кровь его создателя. Слишком щедро, пожалуй, и увлекшись, Алистер почти забыл о том, зачем он здесь, зачем стоит посреди леса с оружием в руках и изображает из скбя человека. Он провел по лицу ладонью, смахивая глупое наваждение, и затем, уверенно и почти безразлично подняв руку, нажал наконец на спусковой крючок.

Куда катился этот мир, если юные девы не верили в любовь с первого взгляда? Менестрели перевелись, романисты измельчали, а славные рыцари? Не водятся в этой глуши? Пожалуй, что так. Он сам, например, тоже не был рыцарем, и уж тем более - славным. Совершенно точно не был, хотя, наверно, и должен был хотя бы стараться, но рыцарство плохо уживалось с тем фактом, что он прятался от узурпатора на краю мира за материнской юбкой. И все же, до сих пор ему как-то не приходило в голову опровергать существование любви. Конечно, она существовала. Чистая, незамутненная и с первого взгляда. Где-нибудь. Далеко от него. Алистер пожал плечами.
- Ей и не обязательно, чтобы в нее верили. Любовь ведь не бог.
Впрочем  этот бессмысленный спор и в самом деле пора было заканчивать. Любовь - кому какое дело до любви. Она нужна поэтам, а кто из них был поэтом? Про себя Алистер мог сказать наверняка. Про Софи теперь тоже мог бы. Ни один уважающий себя поэт не доходит до сути вещей через неверие, а леди Вангенхайм не стеснялась сомневаться во всем, что попадалось ей под руку и, кажется, находила в этом какое-то особенное удовольствие.
- А вы, миледи, - именно сегодня так недоверчивы или все время с этим живете?
Выстрел и еще одно почти безупречное попадание - глупый промах был не более чем досадной случайностью - вернули Алистеру присутствие духа хотя бы отчасти. Теперь, когда он мог смеяться ее шуткам, которые опять казались смешными, мог думать о чем-то, кроме приближающегося поражения, когда сделал для своей победы все, что было в его силах, остальное передав в руки Софи и судьбы, с интересом следил за ее движениями, которые  каким невозможным бы это ни казалось, выглядели вполне уверенными и несуетливыми. Или талант, или она и сама заливает не хуже него, и давно уже научилась справляться с таким оружием. Они с братом оба нередко говорили о каких-то разработках герцога Аренберга, едва ли не на грани волшебного. Раймар знал, о чем говорит, на своем опыте. Но и Софи не была похожа на человека, вслепую бредущего по дебрям, в которых не понимала ровным счетом ничего. Ну конечно, ее уже учили, и все это - не более, чем кокетство. Что ж, если она хотела привлечь к себе внимание, которое - что скрывать - здесь почти всегда обходило ее стороной, посвященное большей частью южным винам и шлюхам из ближайших городов, то ей это определенно удалось. И последний выстрел лишь был последним штрихом в этой дивной картине. Ответил Алистер только тогда, когда всед за ним отзвенела тишина неразбитой бутылки.
- Тогда мы сделаем задачу интереснее. Ты же любишь интересные задачи, правда, Софи? Как насчет настоящей мишени?
Мысль о том, что она откажется, промелькнула бесследно. Нет, она не могла бы. Теперь не имела права. Ставка была высока, но не так важна, как победа, как уверенность, определенность, точка. Точки, как пули, безошибочно завершали иирасставляли все по местам.
Фельсенберг отошел к стене, на которой осталось всего несколько бутылок, и поднял на нее тяжелый короб, предназначенный для оружия. Откинул крышку и взял в руки второй пистолет - родного брата того, что теперь был у Софи.
Новая цель опять выплеснула в кровь азарт и веселье. Алистер вернулся к тому месту  где стояла девушка, но кивнул теперь в противоположную от дома сторону, указывая на уходящую в лес тропу.
- Белка, заяц или птица - в этом лесу полно ворон - кто первый, тому и победа.

С основной тропы сошли быстро - кого на ней найдешь? Осенний лес все еще был густым, но уже богат на обманчивые шорохи. Фельсенберг ступал осторожно, прислушиваясь к звукам, стараясь отличить те, которые могли принести ему победу. Шаг за шагом, шорох - слишком тихий для зверя, быть может, змея или мышь. Еще несколько - там, за деревьями впереди. Не просто белка и точно не заяц. Что-то крупное. Олень? Кабан? Не видно, но подойти ближе значит спугнуть, а ждать... Он обернулся и заметил, что и от внимания его соперницы не укрылась цель. Уступать и на этот раз? Ну уж нет. Фельсенберг вскинул руку и, целясь лишь на звук, выстрелил, заставив целый ворох листьев осыпаться, а птичью мелочь - разлететься из ближайших кустов.
[dice=5022-120]

Два выстрела раздались одновременно, а за ними - тишина. Зверь бы шумел: рванул бы на охотников или от них, но не остался бы на месте, если, конечно, не был совершенно мертв при этом. Только вот мертв от чьей руки - все равно узнать не получится, поэтому Алистер не спешил бежать и проверять, чтобы потом опять продолжить спор, который начинал казаться бесконечным. Он никогда не умел доказывать что-то словами, играя ими, находя неочевидные смыслы и ловя собеседника на оговорках. Вот пойти и кого-нибудь пристрелить - это совсем другое дело, и теперь, несмотря на то, что он был уверен, что именно его пуля попала в цель, готов был уступить эту победу герцогине и наконец посмотреть, что за "любое желание" она себе придумала. Наверняка ведь ничего слишком сложного.
Мысль довести до конца он не успел. Лишь только увидев результат их совместной охоты, Софи отшатнулась так, что Алистер и думать забыл и о соревнованиях, и о ставках, - обо всем, только мысль о том, что бежать надо не туда, а оттуда, лениво поворачивалась с боку на бок в его голове. И поворачиваясь, выдавала образы того, что могло скрываться за плотной стеной ветвей и осенней листвы. Образы были один безумнее другого, и картина реальности, развернувшаяся перед его глазами, когда он преодолел эти несколько шагов, разве что не разочаровывала. Всего лишь человек.
Впрочем, тело, которое теперь лежало на земле, сложно было назвать человеком. Выстрел разворотил ему лоб, вмял осколки черепа, искажая лицо так, что теперь едва ли можно было разобрать, какими они были при жизни. Кровь смешалась с землей, залила опавшие листья и оставила заметные следы даже на темных стволах. Лицо и одежда покойника тоже были в крови. Очень много крови, слишком много. Алистер подумал, что и не знал раньше, что в человека вмещается столько. Он сам не понял, как оказался рядом с мертвецом и присел, рассматривая его. Это не было любопытством, да и что любопытного может быть в мертвом человеке? Это была лишь гулкая пустота в душе, которая требовала быть заполненной хоть чем-нибудь.
- Какой-нибудь браконьер.
Он поднял на Софи взгляд, в котором эта пустота отражалась чем дальше, тем больше, и указал на две заячьи тушки поодаль и перекинутый через плечо лук, который, похоже, мертвец соорудил сам или купил совсем уж по дешевке: охотники с такими не ходят.
Это сделал кто-то из нас, - сказала она, и это не могло заполнить пустоты. Это сделал я, - справилось бы намного лучше, но для этого нужно знать наверняка. Не приписывать же себе победу просто так. Победа - да, именно это слово все время крутилось рядом, пытаясь прилипнуть к ситуации, которая давно должна была бы выйти за границы соревнования. Но стоило лишь отступить на шаг - и границы эти расширились до границ всей жизни. Или смерти? Бессмысленный выбор, да и "или" здесь бессмысленно. И границы. Все вокруг теряло смыслы так стремительно, что у Алистера начала кружиться голова, хотя, может быть, в этом виноват был резкий запах крови и отхожего места - похоже, мертвец успел обделаться перед тем, как стать мертвецом.
- Это должен был быть олень. Или кабан. Он шел убить кого-нибудь, просто смерть немного промахнулась.
Он должен был сказать "случайно", но не сказал. Смерть любила промахиваться, ее это веселило. Очень важно находить веселье в той работе, которой занимаешься из века в век. Смерть вот любила стрелять наугад. Любила выкосить целый город. Любила опаздывать к тому, кто ждал ее и являться без приглашения. Любила приходить под маской, и срывать ее лишь оказавшись рядом с тем, кто был давно обречен, а затем дать ему мгновение, второе, третье - чтобы осознать.
Алистер не боялся смерти, потому что ему нравилось ее чувство юмора: плоское, как доска и такое же убийственное. Лет с восьми он наблюдал за казнями предателей и врагов короны - не по своей инициативе, конечно, но отец считал, что это необходимо, а мать не возражала. Он ни разу не отвернулся в страхе, в этом не было необходимости, и глаз тоже не закрывал, потому что никакого страха не было и в помине. Даже тогда, когда он мысленно влезал в шкуру того, кто в тот момент восходил на эшафот и клал голову на плаху, чтобы заглянуть в глаза смерти. Потом он понял, что это невозможно. Смерть не смотрела в глаза осужденным, она все время смотрела лишь в одну сторону - в сторону короля и его семьи. Вот только на кого из троих? Нет, Алистер не боялся. Те чувства, которые он испытывал к смерти были больше страха и поглощали его целиком и без остатка, и слова для этих чувств не было ни в одном языке мира. Вот только во рту от этих чувств пересыхало точно так же, как от страха.
- Это случается. Это постоянно случается. Ничего особенного, - не задумываясь о том, что делает,  он провел ладонью по лицу, и остывающим металлом пахнуло прямо в нос - когда только успел испачкать руку? Запах этот, накатив мощной волной, в одно мгновение заполнил ту самую пустоту и бурлил теперь в провале черной болотной жижей. Горло сжало подкатившей тошнотой. - Но... - но однажды - ты знаешь - ей ведь надоест - Черт возьми, откуда так много крови?

Какой-то человек. Какой-то браконьер. Какой-то крестьянин из долины, решивший разжиться мясом за герцогский счет. Он был никем, но после своей смерти стал значить больше, чем значил при жизни. И теперь один только взгляд на него заставлял сердце стучать где-то в горле, а Софи - сжиматься как будто под незримым ударом. Алистер невольно  протянул руку, чтобы успокоить, хотя бы просто чтобы дать ей понять, что она не одна. Но, едва прикоснувшись, тут же убрал, опасаясь порезаться. Иногда - и всегда совершенно непредсказуемо - она становилась такой. Как будто творением гениального, но совершенно безумного оружейника - нечто, целиком и полностью состоящее из лезвий и копий. Нечто смертоносное, но совершенно непригодное ни для атаки, ни для обороны, потому что убивало своих так же эффективно, как и врагов. Иногда ему казалось, что он ловит это в ее взгляде - боль от тех ран, которые сама себе наносила - но это впечатление всегда бывало мимолетно и почти неуловимо, а если присмотреться, в ярких миндалевидных глазах бликом одного из множества окружавших ее клинков, сверкала лишь насмешка, да и та моментально скрывалась за невозможно густыми ресницами. Держаться бы подальше, но невозможно - так и тянет рассмотреть ближе, найти слабое место в этой странной броне, вскрыть ее и вытащить на свет божий настоящую Софи. Хотя кто бы мог с уверенностью сказать, что настоящее - это то, что внутри, а не наоборот? Или одно неотделимо от другого? Он иногда хотел спросить Раймара, что тот думает об этом. Но никогда не бывал достаточно пьян. Пожалуй, он мог бы теперь - кровь пьянит ничуть не хуже вина. Но Раймара здесь не было: только она, он сам и смерть.
- Разве? По-моему, отличный выстрел.
Победа и поражение смешивались в одном водовороте, и в нем же смешивалась кровь чужая и - откуда только взялась? - своя. Алистер взял платок и вытер лицо, а затем прижал к носу. Умыться бы - недалеко от охотничьего домика был источник, но они ушли совсем в другую сторону, пусть и недалеко. Прихоть судьбы, не иначе. Прихоть судьбы, стоившая кому-то жизни, а им - двух выстрелов и навечно открытого в их игре счета. В голове шевельнулся зародыш странной мысли. Мысли совсем не о том, о чем следовало бы думать. Он настороженно прислушался, но понять, что это, пока не смог - мысль развивалась под тонкой, но совершенно непрозрачной скорлупой, которую ей еще следовало пробить.
- Конечно, - вместо этого кивнул он в ответ на слова Софи и отнял платок от носа. Кровь, кажется, остановилась, но отвратительный вкус во рту остался. - Конечно, никто не должен знать. Никто и не узнает, если ты будешь молчать. А этот...
Этот - кто? Фельсенберг сложил ненужный более платок и перевел взгляд на изуродованное лицо. Закрыл глаза. Надо просто немного помочь собственному зрению, и все станет намного проще. Простонародные грубые черты станут тоньше и аристократичнее, выше скулы, немного другая линия подбородка - на все остальное можно не обращать внимание. Всего несколько мгновений - но перед открытыми глазами уже не безвестный крестьянин, а тот, в чьем лбу дыра смотрелась бы в самый раз. Алистер шумно выдохнул, даже не пытаясь скрыть кривящую губы улыбку. Да, это все обман, костыль для внезапно охромевшей на обе ноги решительности и напускной уверенности, но почему бы и нет, если это помогает?
- В ущелье, - наконец выдал Фельсенберг, и на этот раз голос его был на удивление ровным. - Он ведь мог просто сорваться со стены ущелья, верно?
Не копать же ему могилу прямо здесь, в каменистой горной почве, голыми руками. Глупо, псы найдут покойника на первой же охоте, а может, еще раньше. Покойник, конечно, не расскажет, кто виновен в его смерти, а в себе Алистер был уверен даже больше, на Софи же оставалось только надеяться. Впрочем, куда важнее всех этих надежд сейчас был ожидавший своей законной доли внимания мертвец. Алистер сунул пистолет за пояс, ухватил тело за ноги и потянул на себя. Тот покидал насиженное место весьма неохотно, как будто совершенно не желал становиться жертвой обстоятельств, загнавших его в горную ловушку так же, как он загонял всякую лесную мелочь в свои. До ущелья было не так уж и далеко, но это налегке, а с таким грузом сколько тащиться? Полчаса? А может и полный.
- Да какого черта он такой тяжелый? Я не собираюсь тащить его на себе. Ну же, хоть подтолкни его. Или ты веришь в старые сказки? Боишься, что он явится к тебе ночью и уведет?

Алистер посмотрел на девушку долгим взглядом, собираясь ответить, но так и не собрался. Будет ли он молчать? А о чем здесь говорить? В мире стало меньше одним вороватым крестьянином, ну так и что же? Никто и не заметит, а того, кто заметит, не станут слушать, потому что слова других крестьян интересны людям не больше, чем жизнь этого. Постоянно кто-то умирает, и никому нет до этого никакого дела. Даже богам. Сколько бы их ни было. Когда умер Алистер Фельсенберг, об этом кричали на весь Ардон. Но и об этом все забыли сразу же, как им позволили забыть. И те, кто еще недавно заверял его и его семью в вечной дружбе, тоже. А тот, кто гордо объявил себя убийцей, не просто спокойно жил дальше, а принимал от них клятвы верности. И если у Алистера Фельсенберга все еще не было могилы, то почему она должна была быть у безымянного браконьера?
Он тяжело выдохнул и остановился. Софи была слишком педантична для юной девушки, но, был в ее словах смысл или нет, было не так уж важно. 
- Видно?
Алистер оглянулся по сторонам и быстро нашел то, что искал. Наклонившись, он не без труда поднял с земли тяжелый камень, чтобы в следующее мгновение, вложив всю свою злость и ненависть и на ублюдка, чьи черты позаимствовал покойник, и на самого мертвеца, так неожиданно подброшенного судьбой и вывернувшего наизнанку весь этот день, опустить его на простреленный череп. Один раз и второй. Наверно, без ее подсказки, он бы не сделал этого, и не понял бы, как многое упускает. Череп долго не сопротивлялся, и на месте дыры появилась вмятина, а на орудии - кровь, мозг и осколки кости. Ненавистные черты лица исказились еще больше, но от этого, пожалуй, стали еще более узнаваемыми. Фельсенберг выдохнул, чувствуя, что ему стало намного легче, и даже нашел в себе силы улыбнуться покойнику.
- Теперь нет.
Казалось, до ущелья оставалось теперь не так уж и далеко, и сил как будто прибавилось. Алистер думал о том, что теперь совершенно не обязательно искать какой-то особенной скалистый выступ, сбросить труп вниз можно, в общем, где угодно. И поскорее вернуться домой. Раймар, наверно, скоро вернется, может быть, даже не один, наверняка привезет вина, и вряд ли захочет застать сестру и друга в таком виде. Или вовсе не застать их. Вот о чем следовало думать, а не о каких-то страшных сказках про неупокоенных. На удивление живучих сказках. Сказках, в которые так хотелось верить. В Айнрехте о тех, кто возвращается после своей смерти, чтобы наказать убийцу, говорили совсем не то же, что в Аркаруме, а в лантаронских деревнях рассказывали не то, что в Элмдоне, но в одном пересказе или в другом - никто никогда не отрицал, что иногда они возвращаются. Суеверия, конечно, но в каком уголке трех королевств люди не избегали, когда темнело, смотреть в сторону кладбища, где не предостерегали против того, чтобы обойти храм против солнца? И казалось бы, не пора ли забыть об этом в такой просвещенный век? Не пора ли перестать наконец суеверно скрещивать пальцы и оставлять за праздничным ужином долю для тех гостей, которые никогда уже не придут, а начать бояться тех, кто все еще может и убить, и предать - живых? Нет, куда проще продолжать откупаться от мертвых и богов, продлевая и тем, и другим жизнь своей верой. Алистер хотел бы верить и сам, с той же силой, как верили другие. Хотел бояться. Хотел знать, что однажды сможет пройти по местам дурных смертей, которых тем больше, чем ближе к королевскому замку и опять заглянуть в глаза, наполненные ужасом и протянуть к сердцу ублюдка и его кодлы холодную руку. Бред... И кто бы мог подумать, что дочь герцога Аренберга испугается теней?
Он посмотрел на Софи, пожал плечами и не стал объяснять. Ей не нужны были объяснения, почему не стоит бояться, она и сама знала это лучше других. Ей нужны были ответы попроще. Алистер отошел к растущей неподалеку рябине с краснеющими уже ягодами, отломил ветку и протянул девушке.
- Повесь над дверью. И окнами. И молись. Хочешь, научу тебя четвертному заговору. Это всегда помогает.
Ему, во всяком случае, помогало, пусть те, к кому обращены были молитвы, были ни при чем. Сейчас тоже помогало: задавало ритм шагам, которые чем дальше, тем труднее давались. Но оставалось, кажется, совсем немного, стены небольшой трещины между скал должны были вот-вот показаться, и гул небольшой, но по осени шумной реки, протекавшая по ее дну, слышался уже отчетливо. Но Софи это не вдохновляло. Девушка остановилась и предложила вместо ущелья поискать медведей. Алистер вопросительно вздернул бровь, не вполне понимая, шутит ли она так неуместно или действительно считает, что звери будут достаточно воспитаны, чтобы ограничиться одним блюдом там, где сервировано три. Но нет, смеха не было в ее глазах. Была растерянность. Был страх. Была усталость. Не та, которая бывает после завершения сложного дела, а та, которая ломает людей тогда, когда конца делу не видно. Ломает иногда в двух шагах от победы
- Страшно, - Алистер кивнул и взглядом показал на мертвеца. - Но ты боишься не его. Чего ты боишься, Софи?

Алистер посмотрел на Софи, потом на камень, который почему-то так и не выпустил из рук. Испугалась бы? Зачем ей? Она могла быть уверена, что он не причинит ей вреда, верно? Могла - но была ли? Разбираться с этим было некогда. Не сейчас, хотя позже он, наверно, спросит ее. Когда-нибудь. Если сможет достаточно напиться. Сейчас же, отбросив наконец в сторону булыжник, он опять потащил тело вперед. Ее размышления о смерти заставили вернуться давнишнюю мысль, которую он так и не смог заставить проявить себя. Сейчас она опять притаилась на окраине сознания, не желая показаться, но дразня и настойчиво давая о себе знать, и почти вылезла на свет божий, чтобы дать себя рассмотреть, однако же от упоминания Раймара вновь забилась в угол. Алистер с недоумением оглянулся на покойника, как будто и в самом деле мог увидеть на его месте друга. Мог ли? Наверно, мог. Но его там не было - вот и весь ответ.
- Нет. И тебе незачем.
Обернулся, опять почувствовав, что она рассматривает его. Пожалуй, сегодня они слишком часто пытались смотреть друг другу в глаза. Раньше как-то обходились без этого: просто разговаривая, просто смеясь над какими-то шутками, или выслеживая зверя на охоте, или спускаясь в ближайшую деревню, всегда с восточной стороны Железных гор. Ему всегда хватало слов, а сегодня нет. Впрочем, взглядов не хватало тоже. Свой он отвел сразу, как только заметил, что вместо дороги опять смотрит на то, как она закусывает губу, и с того момента решил, что будет смотреть только вперед, ну или под ноги хотя бы - тропа здесь осталась лишь звериная, и лишний раз споткнуться или подвернуть ногу на какой-то колдобине не было никакого желания.
- Это хороший выбор, Софи. Это могло бы быть страхом кого-то из легендарных воителей и королей древности. Если бы те, кто в легендах, умели бояться.
Они остановились на самом краю ущелья. Прямо под ногами вниз уходили скальные стены, на которых едва держались корнями сосны и какие-то цепкие кустарники. Шум воды доносился снизу, но чтобы увидеть реку, пришлось бы опасно склоняться над краем. Алистер решил, что за него посмотрит покойник и с силой толкнул тело ногой. Тело неохотно накренилось, на пару мгновений зависло на самом краю и медленно, неохотно перекатилось через него. С глухим ударом напоролось на какой-то выступ и больше не давало о себе знать ни единым звуком. И как раз тогда, когда покойник должен был бы со всего размаха врезаться в каменное русло горной реки - вот тогда мысль, которая до сих пор не давала Фельсенбергу покоя, развернулась во всей своей красе, так, что не заметить или проигнорировать ее не оставалось никакой возможности, и на секунду у него перехватило дыхание от понимания того, что было не так. Не так было ровным счетом все. Он ведь убил человека. Убил, отнял жизнь, вершил судьбу - и что? Ничего. Он не почувствовал ничего, кроме тупого страха и усталости от того, что труп пришлось волочить по лесу. Не было стыда, не было раскаяния, и он не ощущал себя богом, который держит в руках человеческие судьбы. Одно совершенно пустое бессмысленное ничто. Так не должно было быть, не должно. Но было - может быть, потому что это был не поединок? Может, потому что он не видел последнего взгляда своей жертвы или не слышал последнего вздоха? Алистер понятия не имел, но чувствовал себя по-настоящему обделенным, нет, он чувствовал, что его обокрали, да еще и насмехались вслед. Ради чего? Чтобы он попробовал еще раз, теперь уже по-настоящему? Свое-чужое имя заставило его вздрогнуть - он почти забыл, что здесь не один.
- Что ты...
Вернуться в реальность было не так уж и просто, тем более, что реальность была дерьмовой. Алистер даже представить себе не мог, каким образом можно потерять пистолет, который стоил, вероятно, столько же, сколько весь охотничий домик Вангенхаймов со всеми его потрохами. Хотя дело было вовсе не в цене. Дело было... Он был не уверен, в чем именно. Быть может, в том, что пистолеты были последним подарком его отца и напоминали о нем больше, чем все письма, портреты и его личные вещи вместе взятые. Оружие, которое выбирали люди, вообще говорило о них больше, чем говорили слова. Карл Фельсенберг предпочитал мечи, но для сына выбрал другое. Новое. Лучшее. Оружие, за которым он без всяких сомнений признавал будущее, со смехом делясь со всеми, кто желал слушать, своими представлениями о сражениях, которые будут происходить через какую-нибудь сотню лет, в которых бравые рыцари, чтобы уберечь себя от пуль, должны будут выезжать на поле боя в сплошном стальном ящике на колесах, который будет тянуть четверка лошадей. Отец красочно живописал сражения, в которых такие махины будут колесить по полю, ради экономии везя в себе по два а то и три рыцаря, которые будут расстреливать противника через специальные амбразуры. Впрочем и сплошные ящики, как он считал, не спасут бравых воинов будущего от смертоносного оружия, зато хоронить будет намного удобнее. Наверно, именно поэтому он так и ценил Аренберга - тот воплощал в жизнь то, что все остальные могли бы посчитать не более, чем пьяными бреднями, и в этом была какая-то особая магия, заставлявшая даже короля замирать в восхищении, в полнейшем изумлении рассматривая очередное изобретение герцога. И эти пистолеты были чем-то таким: обращаться с ними мог научиться даже ребенок, к тому же, они исправно несли службу уже долгие годы, которые должны были бы стать фатальными для любого другого оружия, и, кажется, совершенно не изнашивались. А теперь одно из этих произведений искусства, хранящих в себе последние крупицы прошлого, Софи просто... потеряла. Сможет ли его заменить новый? Ответить на это что-то вразумительное Алистер не смог. Да и вообще заговорил с трудом, лишь после того, как долго и бездумно смотрел то на нее, то опять в разверзшуюся под ногами пропасть.
- Не важно. Надо уходить.
Он кивнул своим мыслям, никак не связывая ее просьбу, свое решение и слышащиеся в отдалении голоса, искаженные и усиленные эхом. С удивлением посмотрел на впившиеся в его руку пальцы девушки, но возражать не стал, позволив опираться на него, если уж ей и в самом деле это было необходимо, потом на свои собственные. Его руки были в крови, а ее чистыми, зато подолом своего платья она собрала всю осеннюю грязь в округе, и бурая кровь окрасила ее белые манжеты и оставила пятна на юбке. Поэтому шел он не к охотничьему домику, где, возможно, их уже дожидался счастливо избежавший пули в лоб Раймар. Небольшой водопад располагался неподалеку и, обрушиваясь в глубокую ванну, нес свои потом воды дальше, чтобы влить из потом в реку, бежавшую по дну ущелья. Вода и летом здесь бывала обжигающе холодной, а осенний день и вовсе не располагал к водным процедурам, но выбора у них не было.
- Нельзя показаться в таком виде на глаза слугам, они тут же донесут твоей матери. Умойся. А кровь... - Он достал нож и быстро, стараясь не задумываться над тем, что делает, закатал рукав и полоснул себя по предплечью. На удивление, даже боли не почувствовал. Протянул руку Софи и ровным голосом добавил. - Черт! Распорол о какой-то камень. Помоги остановить кровь.

Перемена в лице Софи была настолько быстрой и искренней, что Алистер не сдержал усмешки, но ей, похоже, вовсе не было смешно, и он попытался вернуть лицу нормальное выражение, хотя откровенно не понимал, с чего переполох. И что еще он мог бы придумать. Впрочем, может быть, надо было поискать все же другую дичь, чуть более дикую, чем та, которая попалась им, и принести ее домой, завернув в юбки девушки?
- Ничего, - совершенно честно признался он. - А у тебя разве был другой план?
Да и в чем было дело? Это был просто порез, и просто кровь, хотя ее и много, но так даже лучше. Объяснять, откуда кровь на подоле девичьего платья, лучше все же тогда, когда есть что предъявить в оправдание. Хотя будет ли оно убедительным? Нет, задумываться об этом было вредно для душевного равновесия. Раймар не станет подозревать его ни в чем предосудительном. Раймар доверяет ему, Раймару и в голову не придет...
- Значит, само пройдет, - Алистер отступил под напором Софи, оступился на покрытом водой камне, потерял равновесие. Нога соскользнула в воду - по щиколотку, не более того, здесь все еще было мелко - и он рассмеялся. - Предупреждать, чтобы потом спорить с тобой о том, что это необходимо? Нет уж, над такими вещами лучше не думать слишком долго.
Как и над всеми остальными. Повязка из платка была не очень-то полезна, и кровью пропиталась быстро, но Алистер сжал края раны и опустил руку в холодную воду, все еще с улыбкой глядя Софи вслед. Она была странной. Сегодня, наверно, был первый раз, когда он заметил это или когда неосознанно признал за ней право быть кем-то большем, чем просто сестрой его друга, хотя вряд ли мог точно сказать, кем именно. Интересно, для того, чтобы называть кого-то другом, достаточно вместе убить кого-нибудь и избавиться от тела? А если нет, то кем?
Алистер отпустил свою руку и, набрав в ладонь воды, плеснул на лицо. Вода была достаточно холодной, чтобы перестать задумываться над вопросами, на которые не было правильных ответов. Сестра Раймара - и этого вполне достаточно, во всяком случае, на сегодня. Опустив глаза, он наблюдал, как бледнеют потоки, до того окрашенные его кровью. Рана, какой бы ни казалась, была неглубокой и совершенно не опасной. Чистой и аккуратной. Слишком внимательно лучше на нее не давать смотреть: рану от ножа сложно спутать с тем, как распорол бы кожу острый камень. Задумавшись над тем, как он мог бы скрыть разницу, Алистер опоздал поднять голову в тот самый момент, когда в мерный плеск воды, голос гор и шум леса чужеродной нотой вклинился короткий вскрик. А оглянувшись наконец, не увидел Софи там, куда она направлялась, зато в воде ярким пятном мелькнуло ее платье. Мелькнуло - и опять пропало, скрытое очередным пенистым гребнем.
Он соскочил с кладки и тот же оказался по пояс в холодной воде, но это сейчас беспокоило меньше всего, куда неприятнее было то, что высматривать отсюда Софи было намного сложнее. Может, будь ее платье попроще, ее снесло бы быстрее, чем он успел что-то понять, но вздувшаяся над водой юбка послужила неплохим ориентиром, и Алистер пошел вперед, позволяя течению подталкивать его, и приближаясь к девушке. Перехватить и шагнуть на берег казалось не то чтобы сложной задачей, но судьба вмешалась и тут. Там, куда он только что собрался поставить ногу, неожиданно не оказалось дна, и Алистер сам на несколько секунд погрузился под воду, а когда вынырнул, едва успел схватить девушку, которую река увлекала за собой. Опять помогли длинные и пышные юбки. Скользкий шелк чуть было не выскользнул из замерзших пальцев, но сдаваться просто так он не собирался. Подтащил Софи к себе, попытался устроить ее голову так, чтобы она не глотала воду, и свободной рукой сделал попытку подгрести к берегу. Получалось плохо, а шум воды становился все громче.
Первый водопад был невысоким и не особенно мощным, будь Алистер один, такое падение не испугало бы его, но Софи, не подававшая признаков жизни, могла потерять их там окончательно. Времени оставалось на еще одно усилие, и четверо, как будто наблюдавшие за его стараниями и, может быть, делавшие свои ставки где-то там, подбросили ему отмель, позволившую наконец опять обрести опору под ногами. Неосознанно бормоча то ли молитву, то ли проклятия в адрес их нехитрых развлечений, он протянул руку и ухватился-таки за торчащий из нависающего над водой берега корень какого-то дерева. Зато как будто для того, чтобы уравновесить удачу, судорога свела ногу, едва не заставив взвыть. Алистер собрался с силами, которых оставалось-то на последний рывок, подтянулся, насколько это было вообще возможно, поставил ногу на влажную глину. Оказался наверху он далеко не с первой попытки, а когда наконец справился, едва мог не то что пошевелиться - дыхание перевести. А впрочем сейчас его куда больше беспокоило дыхание Софи.
С утопленниками дело иметь ему не приходилось ни в Айнрехте, ни в Элмдоне, где вообще не было ничего, что можно было бы без преувеличения назвать рекой. Алистер понятия не имел, что должен делать. Интуиция подсказывала, что она могла наглотаться воды, и надо бы как-то избавить девушку от нее, но на этом сочла свой долг выполненным и гордо удалилась, не собираясь подсказывать, как именно сделать это. Уложив Софи на бок на сухие листья и понятия не имея, что должен делать дальше, не обнаружив на поясе даже ножа, он начал судорожно распутывать шнуровку корсета
- Нет-нет-нет, даже не думай, что ты сможешь взять и спокойно умереть здесь, - Алистер смахнул с лицо то ли холодный пот, то ли натекшую с волос воду, и даже не пытаясь унять дрожь. - Я... я тебя что, зря учил...
Учил, чтобы этот полезный навык моментально нашел способ реализовать себя. Мертвый браконьер с развороченным черепом беззвучно насмехался где-то за спиной, так что Алистер даже обернулся, но, конечно, не увидел ничего, кроме расстающегося с листвой, тоже умирающего леса. Но Софи - при чем же здесь Софи? Разве жизнь какого-то безвестного старика и ее - равноценны? Разве... а что если она и в самом деле умрет? Что дальше? Опять избавиться от тела и сделать вид, что ничего не знает? Алистер, скорее от злости за свое бессилие перед насмешкой богов, чем веря в то, что она оживет, схватил девушку за плечо и, встряхнув, развернул лицом в небо, а вместо молитвы вырвалось только жалкое
- Это несправедливо!

Жизнь за жизнь - что за ерунда... Справедливость, если уж так посмотреть, еще могла заключаться в том, чтобы одна смерть породила одну жизнь, но уж точно не в том, чтобы она притянула к себе еще одну смерть. Это как минимум было нелогично. Алистер скептически хмыкнул. Демонстрировать радость от чудесного возвращения к жизни Софи он не собирался. Его вполне устраивало уже то, что боги, в отличие от нее, согласились с претензией, иначе ведь и не вернули бы.
- Если бы это было так, они забрали бы мою. Ты же не думаешь, что это ты могла попасть в него вслепую?
Он, наверно, должен был испытывать облегчение от того, что все наконец закончилось, и возносить благодарственные молитвы. Вместо этого чувствовал лишь усталость, которой так редко обычно поддавался, и глухое раздражение. Холод раннего осеннего вечера без труда пробирался под насквозь промокшую одежду, вытравливая, казалось, само воспоминание о тепле. И надо было скорее выдвигаться в сторону дома, чтобы не поддаться желанию уснуть прямо здесь, зарывшись в сухие листья и хвою, лучше всего, прямо до весны уснуть, - а Софи вместо этого метала испепеляющие взгляды, как будто во всех сегодняшних происшествиях и в самом деле была его вина.
- Что "платье"? Тебе надо было чем-то дышать, -  даже возмутиться как следует не выходило. Алистер пожал плечами и не без труда заставил себя не смотреть на виды, которые приоткрывало соскользнувшее платье. - Было бы, на что смотреть...
Ей не стоило опасаться. В ее корсете не было ничего такого, чего не было у какой-нибудь Мэгги из деревни на восточном склоне Железных гор или Гретхен - на западном. И все эти ужимки, уместные, быть может, при дворе, здесь, среди леса, после купания в горной реке, несколько раз за один день столкнувшись лицом к лицу со страхом и самой смертью, она должна была быть искренней. Алистер поймал себя на мысли, что хочет увидеть ее без этого вечно тянущегося за ней шлейфа из надменности и чувства собственного превосходства куда больше, чем без корсета и юбок. А она хотела, чтобы ей зашнуровали корсет. Вероятно, искренность - это слишком много для Тайрона Эймсбери, а никого другого здесь не было.
- Это не труднее, чем расшнуровать.
Естественно, это было не так. Пальцы окоченели и отказывались слушаться. Петель и крючков было слишком много, а опыта - слишком мало или, точнее говоря, не было никакого. Алистер проклинал и их, и тех, кто придумал упрятывать женское тело в эти колодки, сначала про себя, потом, не особо сдерживаясь. Но все рано или поздно подходит к концу, и, затянув шнуровку так, что она, похоже, готова была вот-вот лопнуть, но зато Софи наконец была довольна, он заметил, что сумерки уже едва позволяют рассмотреть выражение ее лица, чтобы понять, что она на самом деле обо всем этом думает. А впрочем, о чем было гадать? Скорее всего, Софи думал о том, что с этого дня будет держаться подальше от охотничьего домика, а для верности вообще обоснуется в Лейнингеме, поближеик лантаронским сладостям. Алистер встряхнул руки, давая им недолгий отдых.
- Пора идти. Если, конечно, ты не хочешь нарваться еще и на волков ради того, чтобы не объясняться с братом.