Элеонор сидела на скамье, опустив голову на сжатые ладони. Исподлобья она смотрела на стоящие вдоль стен конфессионалы. Сегодня ей нужно было оказаться в той самой исповедальне, куда войдет отец де Соран. И да простит ее Бог, но она пришла сюда не за тем, чтобы искренне раскаяться в своих грехах. Она хотела видеть священника, хотя бы мгновение, чтобы потом просто знать, что там, за тонкой перегородкой, именно он, именно его глаза, не видя, смотрят на нее через плотно зарешеченное окно, именно его рука поднимается в крестном знамении, чтобы благословить ее, именно его голос звучит, отпуская прегрешения.
И вот он вышел к исповедальням. Всего лишь краткий миг до того, как дверца закрылась за ним, но этого было достаточно для того, чтобы сердце забилось с неистовой силой. Элеонор попыталась встать, чтобы пройти в конфессионал, но руки задрожали, а ноги стали словно ватными – она не смогла подняться. Пришлось ждать, когда успевший войти до нее человек, закончит исповедь и выйдет. К этому моменту Элеонор уже более или менее успокоилась, но все же, походка была нетвердой, она шла точно во сне, ощущая, как клокочет все внутри. Оказавшись за дверью, девушка села на небольшую скамейку и бросила взгляд на закрытое плотной решеткой окно, что беспощадно разделяло их, не давая видеть его лицо. Как много сейчас отдала бы Элеонор только за то, чтобы еще разок взглянуть на него!
Кончиками пальцев, девушка коснулась досок рядом с окошком, как если бы касалась щеки священника. Опустила голову и закрыла глаза, прижавшись лбом к перегородке.
"Единственный мой, если бы ты только знал, как рвется к тебе моя душа, как болит о тебе мое сердце, как тоскует без тебя мой взор! Ты ни за что не стал бы осуждать меня, ибо, видит Бог, я никогда не знала чувства прекраснее того, что испытываю теперь. Ты даже представить не можешь, какая я стала счастливая! Я вижу тебя, а мое сердце так и рвется из груди, и мне кажется, я улетаю. Высоко-высоко, как человек вовек не смел и помыслить. Ты мое небо, мое хмурое небо. И мне ничего не нужно, ты просто будь, потому что если тебя не станет, я умру в тот же день. Мой мир скроется во мраке, и наступит звенящее одиночество. О, если бы я могла обменять свою жизнь на то, чтобы отступил твой недуг! Клянусь тебе, я сделала бы это, не раздумывая. Лишь бы ты жил! Я стала бы солнцем на твоем покрывале, стала бы сниться тебе в ночь четверга, и ты уже никогда не был бы так хмур… Я не могу излечить тебя, но я знаю о чудесах, что способен сотворить Грааль. Я верю, что найду его. Я отправляюсь за ним в далекое путешествие, и сделаю все, чтобы привезти его тебе, потому что он значил бы для тебя столько же, сколько ты значишь для меня, а это больше, чем целый мир. Во мне живет вера, что он сможет исцелить тебя, только бы найти его! ...Ты помолись обо мне, если я появлюсь в мыслях твоих, а я стану молиться за тебя, любимый мой, единственный мой, небо мое…"
Наконец, Элеонор заговорила. Она рассказывала священнику о своих грехах, о том, что съела ножку индейки в постный день, что плохо отозвалась об одном госте таверны в разговоре со служанками, в то время, как мысли были лишь о том, чтобы запомнить лицо этого человека на время, что она не увидит его, только бы его черты не стерлись из памяти, только бы он всегда оставался с ней...
Ей казалось, что на этом она и закончит, но слова сами лились, непрерывным потоком. Зачем-то стала рассказывать, что подслушала разговор, который не должна была подслушивать, о том, что теперь знает, чем занимается ее отец.
- ...лучше бы я не знала этого, - проговорила она. - Я так запуталась теперь.
