Мы играем в войну, что была начата не нами, да и в каменных склепах затем погребут не нас. На захватанном древке обвисло былое знамя, застарелая верность змеей на груди свилась. Кто пройдет по стране, обратив города углями, ради славы чужих монархов и их побед? Пусть кого-то судьба назначила королями, им служить или нет — решать уже не тебе. Тот клинок, что из стали, измаран в крови по гарду и отмечен клеймом Темерии — не отмыть. Пусть бои против всех с успехом ведет Нильфгаард — только в этой войне победу берем не мы. Здесь награда за выигрыш дешевле, чем кружка эля: пока Фольтест плодит бастардов, любовниц, жен — кто играет в войну, что ведется на самом деле? Каждый игрок готовится быть сражен. Настоящие битвы гремят не на поле боя, где протертые нити толпою руководят (того и гляди, мы свои доиграем роли, но вовсе не нас за них потом наградят). Королю невдомек, как смешна для солдата милость, что он каждому щедро в ноги привык кидать. На войне не бывает понятия «справедливость» — солдаты в войне проигрывают всегда.

Наивно считать, полагаясь на рост и вес, что ты – человек, а не древняя тварь из тьмы. Сиди себе в кресле и пей ледяной шамбрез, разглядывай молча знакомый узор стены. Играй, как другие, гофмаршал семи газет: воюй, не воюя, не зная, о чем – кричи. И верь, что потом, когда этот погаснет свет, послушный апостол тебе принесет ключи.
А там – ничего /да, я знаю – я видел сам/, сплошные руины оставленных городов. На римских холмах, две ладони прижав к глазам, не боги стоят – только хрупкая Мать всего.

Наивно считать, посмотревшись в сто семь зеркал, что ты – человек, а не древний беглец с небес. Здесь спрятано много такого меж серых скал, чего опасаются даже змея и крест. Поэтому ночью, когда замолчат
сверчки, и папские арфы в чехлы уберет пророк – послушай себя и желанья свои сочти, вписав их в законы /как водится, между строк/...
Смотри на себя или лучше совсем сотри, когда над тобой не летит этот легкий флаг: "Ты – древняя тварь, облаченная в плащ зари. Ты древний беглец. Переменчивый свет. Рыбак".

Нелепо считать, полагаясь на рост и вес... Нелепо считать, посмотревшись в сто семь зеркал... Вставай и иди, золотой не допив шамбрез. Найдешь свое имя – молчи. И держи удар.
_________________
SR

Он говорил: «Плыви», и она плыла. В окне было море, черное, как смола, и в этой смоле застывшие корабли видели землю во сне, не узнав земли.
Он говорил ей: «Пой», у нее внутри, вторя его дыханью, рождался ритм. Луч маяка дозорным входил во тьму, чтобы услышать, как пела она ему.
Он говорил: «Моя», говорил ей: «Будь!», пульс учащался, пот выступал на лбу, алое солнце бродило в его крови…

Он проникал в нее и говорил: «Плыви».

— А война-то всё ближе и ближе, как сталь поёт. В моих снах на неё нас призвали с тобой вдвоём, но они все не сбудутся — завтра езжай на юг. Король должен мне жизнь, мы возьмем у него твою. Я достал тебе нож, иногда на него смотри: я здоров, пока лезвие, словно звезда, горит, не печалься, не бойся, не плачь по мне никогда. Если нож заржавел, то случилась со мной беда.
На тот случай трава есть, зовется драконий клык. Пусть глаза не бывают от слез у тебя алы, пускай щеки твои соль не жалит сильней огня. Помнишь, я обещал: "не заплачешь из-за меня"?
Если нож заржавеет, с травою брось в молоко, когда зелье вскипит, ты забудешь, кто я такой.
Она долго молчит, а затем говорит, смеясь:
— Если кто и сбежит, это точно не буду я. Я возьму этот нож, и не дам ему заржаветь; я, добавив полынь с беленою к твоей траве, опущу клинок в яд, что сварю из них на меду. Ты и правда подумал, что я с тобой не пойду?

Смотри на доску, это пат, мы оба перед ним бессильны. Ты будешь предан и распят, как полагается мессии, другого хода просто нет, и этот сделает нас ближе. Уже виднеется рассвет, а я не отрекаюсь трижды, я изначально это знал, ещё предчувствуя до встречи - мы будем вписаны в финал и там останемся навечно, с твоим запомнят и мое фальшивое, но всё же, имя, когда весь мир сметет огнем и солнце выбелит руины. И сколько в пустоту не вой, срывая голос понапрасну, не остаётся ничего, но разве это не прекрасно

Все порывы души упираются в немощь тел.
Ты потом напиши, той ли участи ей хотел,
ту ли долю ей выбрал, когда раздавал слова,
что пророчил ей, когда ее целовал?
Твоя девочка выросла, полно в неё играть.
Пеппидлинныйчулок, разбойница и пират,
забияка, проказница, умница, егоза.
Время выйти из тени и главное рассказать.
Милосердный Отче, галактический старожил,
где ты взял эту боль, что однажды в неё вложил?
Сколько шрамов, храмов, препаратов, передовиц
ты оставил в наследство вместо своей любви?
Нет ни зла, ни печали, ни весточки, ни звонка.
Тридцать лет я качаю твою девочку на руках.

В небесных льдах застывшие корабли.

У собачки боли, у девочки не боли.